Зимой темнеет рано. Мы сидели в кабинете, освещенном настольной лампой. Помешивая сахар в стакане чая, я смотрю на сидящего напротив меня человека. Он молод — лет 22—25. Одет просто: полушубок и валенки. Высок, широкоплеч. Лицо некрасивое, обветренное, но мужественное и открытое. Говорит медленно, как бы нараспев, взвешивая каждое слово. Я же молчу. Мысленно перебираю и отбрасываю как неприемлемые одно предположение за другим. Как повести себя в такой ситуации, что ответить этому человеку, как помочь его горю, освободить от чувства какой-то обреченности, которое проявляется даже в разговоре? Ведь рассказал он такое, что если бы я предварительно не узнал, кто он и откуда, если бы не его покрытый инеем тулуп и мозолистые натруженные руки хлебороба, его усталый вид и чуть воспаленные глаза, можно было подумать, что нас разыгрывают.
— Повторите, пожалуйста, на основании чего вы пришли к выводу, что у вашей матери начало проявляться то же заболевание, от которого умерла ваша бабушка? — задает вопрос Антон Алексеевич.
— История эта длинная, — кашлянув в кулак, неторопливо заговорил Петр Петрович. — Через несколько лет после возвращения с фронта мой дед, Силантий Петрович Селезнев, купил усадьбу на окраине села. Дом был большой и раньше использовался баптистами села и ближайших деревень как молельный дом. Верующие сами хотели купить его у владельца, но почему-то сделка не состоялась, и хозяином стал дед. А когда его стали уговаривать продать дом или разрешить собираться по вечерам, старик категорически отказал им, заявив: «Не для того я от фашистов страну защищал, чтобы свой дом в гнездо мракобесия превращать!» С тех пор все и началось. Открыто баптисты не выступали против деда, даже вежливо здоровались с ним, но поползли слухи по селу, один нелепее другого. Пропадет у кого-либо курица, тут же хозяева бегут к нему: кто-то-де им сказал, что Силантий Петрович ей голову оторвал — и в чугун. Да что и говорить, в каких только грехах не обвиняли вчерашнего фронтовика!
— Это они умеют, — недовольно проворчал Антон Алексеевич, слушая парня. — «Будьте ласковы, как голуби, и ядовиты, как змеи», — так, что ли, на их знамени написано?
— Может, и так, я не читал. Однако дед мой вскоре занемог и умер. Немного погодя похоронили и бабушку. А теперь вот и мама больна. Вы знаете, хотя, может, это и покажется странным, но заболевание у мамы начиналось точно так же, как и у бабушки, с обычного насморка. Позднее изменился голос и появилось ощущение ползания мурашек по коже. В последнее время голос у мамы стал почти таким же, как у бабушки за несколько месяцев до смерти. Если бы я был суеверным, то подумал бы, что в нее вселился какой-то злой дух, голосом которого она говорит.
