Этотъ выводъ совершенно ясенъ, и пусть кто нибудь найдетъ въ немъ хотя тѣнь софизма. Въ заключеніе повторимъ наши положенія: отъ правительства требуютъ установленія въ пользу писателей новаго вида права собственности, особой собственности sui generis, аналогичной собственности поземельной.
Я ничего не говорю противъ поземельной собственности, основанной на особыхъ соображеніяхъ, объ которой здѣсь нѣтъ и рѣчи. Я спрашиваю только на чомъ основана такая аналогія?
Въ отвѣтъ на это защитники безсрочной монополіи пускаются въ экономически-юридическое разсужденіе, исходною точкою котораго служитъ то положеніе, что писатель — производитель, и какъ таковой имѣетъ исключительное право на пользованіе своимъ продуктомъ. Я согласенъ на это уподобленіе, но замѣчу, что понятіе о производительности и права изъ нея вытекающія вовсе не порождаютъ права собственности въ томъ смыслѣ, въ какомъ обыкновенно принимается это слово, въ какомъ понимаютъ его и защитники литературной собственности. Что литераторъ имѣетъ право распоряжаться своею рукописью, какъ ему заблагоразсудится и никому ее не показывать, въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія, но что же этимъ доказывается?
Мнѣ возражаютъ, что всякій продуктъ, всякая услуга даетъ право на вознагражденіе и что авторъ, пустившій въ обращеніе свою книгу, можетъ требовать за это какого нибудь эквивалента. Я и съ этимъ согласенъ, но замѣчу моимъ противникамъ, что ни изъ понятія о мѣнѣ, ни изъ понятія о производствѣ не вытекаетъ понятіе о собственности, и путемъ тѣхъ же аналогій докажу, что писатель, которому предоставлено на извѣстный срокъ исключительное право на продажу своихъ сочиненій, вознагражденъ сполна. Требуютъ, чтобы эта привилегія изъ срочной превратилась въ безсрочную; — но на этомъ основаніи и крестьянка, которой за корзинку ягодъ даютъ пятьдесятъ сантимовъ, могла бы отвѣтить: «нѣтъ, вы должны, до безконечности, платить мнѣ и моимъ наслѣдникамъ ежегодную ренту въ 10 сантимовъ». — Неужели же торгующій хлѣбомъ, мясомъ, виномъ и т. п. можетъ отказаться отъ принятія платы за товаръ и требовать замѣны ея безсрочной рентой. Но вѣдь это значило-бы, подобно Іакову, пріобрѣсти право первородства за чечевичную похлебку. При такихъ условіяхъ не только торговля, но и производительность вскорѣ вовсе бы остановилась потому, что всякому лицу достаточно было бы поработать нѣсколько лѣтъ, а потомъ жить не трудомъ, а рентою. Нелѣпость такого требованія очевидна.
