Словарные игры и не только. Ики, пики, грамматики | страница 13

В свои детские и молодые годы (точнее, века) «позор» никаких дурных смыслов не имел, был белым и пушистым, и значил всего-навсего действие, совершаемое публично, на которое можно или нужно смотреть. Его прапапа – седой глагол «зрѣти» («видеть»), сохранённый для нас Козьмой Прутковым в его чеканном слогане – «Зри в корень!».

Но на суеверной Руси никогда не любили взглядов в упор, они воспринимались как угроза, оскорбление, насмешка, а то и колдовство. Царских детей, например, от чужих взоров прятали до пятнадцати лет, женщины вообще чуть ли не пожизненно без спросу не подымали глаз, а мужчины в открытую смотрели только в лицо врага.

Безнаказанно и толпой разрешалось глазеть лишь на скоморохов и казнимых преступников. Зрители (они же – позорники) не желали бы оказаться на месте ни тех, ни, тем более, других. Скоморошьи потехи именовались «позорищем», самих скоморохов за глумливый язык, святотатства и асоциальность летописцы величали «дьявольским отродьем», власть гоняла и гнобила, а государь Алексей Михайлович вовсе запретил «бесовские игрища». Но, как это часто бывает с царями, лишив подданных веселья, его величество тут же обзавёлся собственным домашним театром. Правда, после каждого спектакля подолгу мылся в бане.

Государеву волю исполнили – скоморохов извели, «позор» же в языке застрял. Но, лишенный почвы, утратил конкретный смысл «театральное представление», а приобрёл оценочный – публичное порицание людей, замешанных в чём-то постыдном.

Есть и другая версия: Екатерина II освободила дворян от телесных наказаний, заменив физическую боль на душевную – привилегированных преступников приковывали на торговых площадях к позорному столбу, позаимствованному у Европы, на срам, плевки и поругание. Но наказание, похоже, не было настолько распространённым, чтобы язык заинтересовался и не затруднился превратить прилагательное «позорный» в существительное «позор» с новым смыслом.

Из истории нам известны всего двое приговорённых: Дарья Николаевна Салтыкова, она же Салтычиха, и Николай Гаврилович Чернышевский, безответный автор романа «Что делать?». Причем вторую экзекуцию можно не засчитывать – народ не глумился, но по-пушкински безмолвствовал, а одна барышня даже попыталась возложить к ногам бенефицианта букет революционных гвоздик.