В который уж раз ему чудилось, будто стены крохотной камеры придвигаются ближе и ближе! Родившийся и выросший на ферме, Ульдиссиан в жизни не знал, что такое неволя. Когда умерла мать, он убежал в поля и завопил от нестерпимой муки, зная, что никто, кроме брата, его не услышит.
«Выбраться бы отсюда… выбраться бы отсюда…»
Эти слова звучали в голове без умолку и с каждым повторением будто бы набухали, обретали все больший вес. Не в силах смириться с замком и решеткой, Ульдиссиан не сводил мутного взгляда с двери. Что ж он – скотина, чтобы в загон его запирать? Ну нет, он…
Что-то негромко заскрипело и щелкнуло.
Дверь камеры с металлическим скрежетом приотворилась.
Изумленный, Ульдиссиан немедля отпрянул к дальней стене. Дверь на его глазах распахнулась настежь, лязгнув о прутья решетки, отгораживавшей камеру от коридора.
Путь к свободе оказался открыт нараспашку, однако Ульдиссиан не сделал ни шагу вперед. Крестьянин не понимал, что произошло, и дверной проем, несмотря на жгучее желание убраться из этих стен, ничуть его не соблазнял.
В этот миг дощатая дверь в конце коридора отворилась тоже, и к камерам прошел Тиберий с двумя своими подручными.
Увидев ульдиссианову камеру отпертой, капитан застыл на месте, как вкопанный.
– Какого…
Оправившись от изумления, он щелкнул пальцами, и стражи немедля ворвались внутрь, преграждая узнику путь. Они не подпускали Ульдиссиана к выходу, пока Тиберий пристально осматривал дверь.
– Целехонька. Ни единой царапины, – сказал он, смерив крестьянина грозным взглядом. – Обыщите его, поглядите, чем он мог замок отпереть.
Стражники так и сделали, однако их обыск оказался бесплодным, в чем Ульдиссиан ни минуты не сомневался.
Подойдя к узнику, Тиберий взмахом руки велел стражникам отойти, склонился поближе и прошептал:
– Ульдиссиан, держать тебя здесь у меня охоты не больше, чем у тебя самого – сидеть взаперти. Может, ты, старина, этому и не поверишь, но, по-моему, в случившемся с этими двумя твоей вины столько же, сколько и моей.
– Так отчего же…
– Может, тут у нас всего-навсего Серам, но стражей я буду командовать, будто в самом Кеджане! Отец мой отслужил в тамошней страже три года, а после заправлял делами здесь, и я не опозорю его памяти несоблюдением долга! Все будет сделано согласно закону, как бы мерзко это ни выглядело.
Точку зрения Тиберия Ульдиссиан вполне уважал, но легче от этого не становилось ни на грош.
– Я просто хочу, чтобы все это кончилось поскорее! Я же не сделал ничего дурного!
