— А, дружище! — сказал Макаров почти обычным своим голосом. — Пришел? Подойди поближе. Это, знакомься, армейский хирург, профессор. Вчера спасал меня. Приехал и сразу — операцию! Говорит, выкарабкаюсь, хотя и серьезнейшая была история…
Полковник Карташов поклонился хирургу и, чувствуя себя неуверенным и неловким в этой комнате, где его умение управлять войсками в бою ничем не могло помочь товарищу, снял шинель, оставил ее в углу на каком-то мешке и подошел.
— Ну, как, Егор? — спросил он голосом, который удивил его самого своей теплотой. — Ну, как, друг? Я и не знал, что ты еще тут.
— Конечно, не знали, — встрепенулась Лизавета Федосеевна, — кому же знать?
Но Макаров взглянул на нее, и она замолчала.
— Было плохо совсем, — сказал он, и Карташов, и он сам знали, что в эту минуту все, что говорится, имеет, кроме прямого, еще и другой, скрытый смысл. — Если бы начсанкор не привез товарища профессора, был бы мне каюк. Я тебе сказал тогда, что это паршивое ранение: в мякоть и навылет…
— Да, Егор, — сказал Карташов, — я виноват, не подумал, что это так серьезно…
— А что вам думать, полковник? — Хирург посмотрел на него. — В этом деле должны думать специалисты. Принято почему-то думать, что это легкое ранение, а оно может обернуться очень и очень трудно. На что это похоже? — сказал он вдруг капризным, не соответствующим его росту и крупному сложению голосом. — На что это, спрашиваю, похоже? Говорят — не разрывная, а я вытаскиваю один осколок, другой… Я не кадровый военный, хотя и воюю три года, я не понимаю там ваших крупнокалиберных и рвутся они или не рвутся. Мое дело — вытаскивать и пули, и осколки. Я не выбираю то или другое: мне дают условие, и я решаю задачу. Но если, — он круто повернулся на стуле, — но если я, кроме осколков, вытаскиваю еще куски шинели и ватных брюк, затащенные к самому выходному отверстию, и вижу круглое — яйцо пролезет — отверстие, то говорю, если это была пуля, она, вероятно, разорвалась.
— Ну, а как теперь его положение? — спросил неловко полковник.
— Только после перевязки я скажу вам определенно. Сейчас понесем в операционную. Если у вас есть время, можете пройти с нами и присутствовать при перевязке.
Макарова уложили на носилки, завернули в меховое одеяло, и жена, как ребенку, надела ему на голову меховую ушанку и завязала ее под подбородком. Полковник Карташов надел шинель и пошел рядом с носилками.
Когда Макарова выносили из двери на улицу, яркий свет солнца, отраженный тающими снегами, ударил в лицо ему, и он зажмурил глаза. Лицо Макарова было бледно, даже желтовато-бледно. Отросшая на щеках рыжеватая щетина делала щеки впалыми, и Карташову опять стыдно стало и того, что вот сам он успел побриться и что завтракал сегодня, и не так спешил, как бы следовало спешить к тяжело больному товарищу.
