Рамин доложил об этом своему начальнику, лейтенанту Валееву. Лейтенант был горячий человек: злоба на врага иногда доводила его до необдуманного решения.
— Стреляй на голос, — приказал он, — это фрицы тебя заманивают.
— Нет, товарищ лейтенант, не должно быть.
— Ну, ты меня не учи. Некому там быть иному.
Под утро Рамин сдал дежурство товарищу и указал, в какой стороне надо примечать, не застонет ли человек. Только часовой услышал стон, как немцы стали стрелять по тому направлению. Стоны прекратились. Снова на вечерней заре сменил Рамин товарища и снова к полуночи слышит: стонет во ржи человек. Когда пришло время сменяться, подошел лейтенант Валеев:
— Ну что?
— Стонет.
— Стрелял?
— Нет, не стрелял.
— Почему?
— Может быть, свой.
Стали думать, не может ли и вправду быть свой.
Лейтенант говорит:
— Я узнавал: разведчики ходили из второго батальона. У них двое убитых и вынести их они не могли. Но если даже предположить, что один остался жив, то, во-первых, прошло почти четверо суток, а во-вторых, они ходили во-о-н по той балочке, а это полных три километра отсюда. Зачем он сюда поползет?
— Тогда, — говорит Рамин, — разрешите мне не сменяться. Я сам хочу проверить.
Лейтенант разрешил.
Наступил жаркий день, солнце — ослепительное, на земле подсыхает трава, рожь стоит золотая, сухая, ломкая. Каково там, во ржи, лежать человеку пятые сутки? «Нет, — думает Рамин, — не выдержал бы человек, да еще раненый. И верно: это немцы заманивают». А как услышит стон — думает, что обязательно это свой, и сердце у него болит: хочется помочь товарищу.
Целый день только и жил Рамин от стона к стону. Если долго не слышит голоса, обвиняет себя: «Помер, а я его не вытащил. Может, был бы он братом мне по годам или сыном».
Уже поздно вечером, когда немцы усилили стрельбу на правом фланге, подошел лейтенант Валеев:
— Ну как?
— Еще стонет, товарищ лейтенант. Разрешите, я поползу.
— Не разрешаю. Слышишь, немцы стреляют? Это все у них подстроено: «языка» хотят добыть. Ты полезешь, они тебя утащат.
— Вы прислушайтесь, товарищ лейтенант, опять стонет.
Прислушались — точно, тихий стон.
Рамин и говорит:
— Товарищ лейтенант, если это наш, нам его бросить невозможно. Вы вызовите автоматчиков. Если наш, я его вытащу тихонько. А если это немцы, встану во весь рост, закричу, и тут стреляйте по мне. Гранаты с собой возьму, будьте спокойны, живой не дамся.
Лейтенант пододвинулся к Рамину, пыхнул папироской, осветил широкое его лицо, темную с проседью бороду, спокойные глаза.
