Только он развернулся, чтобы дать дёру, как внезапно, не торопясь, к нему подошёл щеголеватый молодой человек с платочком в кармане и бабочкой на шее. У него были тонкие усики и немного выступающая вперёд челюсть, что делало его похожим на старинного актёра Марлона Брандо.
Незнакомец пристально поглядел на Алекса, чуть приподнял руку и спросил:
— Вы выступать?
Алекс ответил неуверенным полуутвердительным кивком и промямлил
— Вроде бы… сказали, что через пятнадцать минут, но я….
— Ну что ж, добро пожаловать в первый акт! — прервал Александра собеседник. — Он короткий: всего четыре выступающих. Эта женщина уже третья, значит, скоро ваша очередь. Меня зовут Принцепс, я буду во втором акте рассказывать о случайностях, которые приводят к войнам. А вы о чём?
Он говорил чрезвычайно громко, но вообще без нот эмоций, какими-то тусклыми словами и практически без мимики. «Наверное, инсульт был в лобных долях правого полушария, или нарушена взаимосвязь между эмоциональной и речевой зоной», — профессионально подметил Александр, но вслух сказал совсем другое:
— Ясно. А меня зовут Александр Церебраун, и я пока сам не знаю, о чём буду говорить.
Щёголь фальшиво натянуто улыбнулся, явно не веря такому признанию. Воцарилось молчание. Судорожно обдумывая, чем заполнить возникшую пустоту, Александр произнёс:
— У вас очень необычное имя. Принцепс? Так вы сказали?
— Да, Принцепс. Принцепс Гаврилов, — заговорил усатый, явно польщённый вниманием к своей персоне и подал руку. — При рождении у меня было другое имя, конечно. Просто я был первым ребёнком в семье, поэтому мой отец называл меня «принципом», а мать — «принцем». Это были прозвища, но они мне очень нравились, поэтому, когда я вырос, то решил официально сменить своё имя. Тогда я пошёл в муниципалитет и подал заявление. Сначала меня пытались отговорить, но я знал, что это официальная процедура, поэтому я её отклонил. Я сказал специалисту, что мне уже двадцать один год, я прошёл обследование, стал совершеннолетним и поэтому хочу носить имя «Принцип», но он…
Слушать Принцепса было решительно невозможно. В отсутствии интонации его бубнёж наводил скуку с первых же секунд, и Александр пожалел будущих слушателей этого щеголеватого Принципа. Речь была настолько ровной, что в ней не за что было даже зацепиться. То, что мама звала его «принцем» звучало так же серо, как и его рассказ о бюрократических проволочках. Алекс попытался было его прервать, но тот решительно отказывался закругляться, выдавая всё новые и новые занудные подробности. Пришлось Александру пойти в контратаку и поинтересоваться, а не путает ли иногда уважаемый Принцип мужскую и женскую речь?
