Мидж бросила на нее быстрый взгляд.
– Скажи, Генриетта, все это сделало тебя мстительной?
– Ты имеешь в виду… – Генриетта на мгновение запнулась, – потому что я любила Джона?
– Да.
Мидж вдруг совершенно неожиданно для себя осознала, что это впервые произнесено вслух. Все знали: и Люси, и Генри, и Мидж, и даже Эдвард, что Генриетта любит Джона Кристоу, но никто никогда в разговоре даже не намекнул на это.
Генриетта, казалось, задумалась.
– Я не могу объяснить тебе, что я чувствую, – сказала она. – Может быть, я и сама не знаю. Давай зайдем ко мне в студию, Мидж, – предложила Генриетта. – Попьем чаю, а потом я отвезу тебя в твою берлогу.
Здесь, в Лондоне, короткий осенний день уже угасал. Они подъехали к дверям студии. Открыв ключом дверь, Генриетта вошла и зажгла свет.
– Холодно, – сказала она. – Надо бы включить газ. О черт! Я ведь хотела купить спички по дороге.
– Может, зажигалкой?
– Моя не годится. Да и все равно трудно зажечь газовую горелку зажигалкой. Ты располагайся поудобнее. На углу нашей улицы стоит слепой старик. Я обычно покупаю у него спички. Через одну-две минуты я вернусь.
Оставшись одна, Мидж стала бродить по студии, разглядывая скульптуры Генриетты. Было как-то жутко в пустой мастерской среди деревянных и бронзовых фигур. Бронзовая голова с высокими скулами в жестяной каске – вероятно, солдат; воздушная конструкция из скрученных алюминиевых лент, сильно заинтриговавшая Мидж; огромная, замершая в неподвижности лягушка из розового гранита. В углу Мидж увидела деревянную, почти в человеческий рост фигуру. Она пристально ее рассматривала, но тут щелкнул ключ в замке и вошла слегка запыхавшаяся Генриетта.
Мидж обернулась.
– Что это, Генриетта? Просто страшно…
– «Поклонение»… Для международной выставки.
– Даже страшно… – повторила Мидж, все так же пристально глядя на статую.
Опустившись на колени, чтобы зажечь газ в камине, Генриетта сказала через плечо:
– Интересно, что ты так говоришь. Почему ты считаешь, что это страшно?
– Я думаю… потому что нет лица!
– Ты абсолютно права, Мидж.
– Это очень хорошая скульптура, Генриетта.
– Просто отличное грушевое дерево, – небрежно бросила Генриетта.
Она поднялась с колен, бросила свою большую сумку и манто на диван, а несколько коробков спичек – на стол. Мидж поразило выражение лица Генриетты: на нем было внезапное и совершенно необъяснимое возбуждение.
– А теперь – чай! – воскликнула Генриетта, и в ее голосе было то же ликование, которое Мидж заметила на ее лице. Это ликование было почти неуместным, но Мидж забыла об этом, взглянув на коробки спичек на столе.
