Он разлил коньяк из графинчика, поднял свою рюмку:
— За здоровье присутствующих.
Пить я не стала, порылась в сумочке, извлекла костяную дудочку и принялась дуть в нее. Гриня с душегуба змейку снял, может, и у меня получится. От пронзительных звуков, мною извлекаемых, наверняка пробудились и передохли сразу все змеи на версты окрест, но Герочкина гадина осталась неподвижна.
— Отвратительно, — сообщил Семен, подождав, пока я перестану. — Можем идти?
— А Зябликов?
— Не знаю, будет таскаться за вами.
Герочка заскулил:
— Буду, госпожа! Непременно буду, драгоценная Ева.
Крестовский явственно вздрогнул, но говорить ничего не стал.
— Григорий Ильич… — попробовала я объяснить, что именно так меня на балу у Бобруйского обществу представили, но была остановлена.
— Вот его и попросите с вашими рабами разобраться, госпожа Ева. Он джентльмен ушлый, и швец и жнец, и… на дуде игрец. А уж с тростью…
Шеф фыркнул, опрокинул в себя мою рюмку и раздраженно звякнул ею об стол.
— Ева, — пропел Герочка, — госпожа моя, я ведь сундук ваш в целости доставил, платьица все и сорочечки, и мундирчик, и… Ножек не жалел, хотя они переломаны.
Зябликов выпростал конечность и повертел подошвой из стороны в сторону.
— Молодец, — вздохнула я обреченно. — Слушай мой хозяйский приказ. Садись в коляску нанятую, поезжай к лекарям, пусть они здоровье твое поправят. И пока кости не срастят, пред очи мои чтоб даже не появлялся. И носом займись, а то, право слово, страшила какая-то.
— А…
— А возражать не смей, — подпустила я в голос металла, — мои желания — твой закон. Исполняй.
И уже обычным своим тоном попросила халдея:
— Мил-человек, не в службу, а в дружбу…
Тот с готовностью подхватил калеку под руки, поволок к выходу. Портьеры разъехались, открывая альков. К витринному стеклу снаружи прижимались любопытные физиономии обывателей.
— Надеюсь, — хохотнул Семен, — госпожа Ева от меня поцелуев обуви не потребует.
Это сколько же коньяку он употребил? Я посмотрела на пустой графинчик и сокрушенно покачала головой. Изрядно. Ну ничего, авось по дороге выветрится.
Пережидая отбытие коляски с калекой, пришлось служить целью грубоватых шуток Крестовского. Часть их, касающуюся хлыстов и ботфортов, я вообще не поняла. То есть из контекста, разумеется, могла делать предположения. Но это было вообще не смешно!
Вернувшемуся к нам халдею я отсчитала приличные чаевые сверх, отобрав перед тем портмоне у шефа, взяла Семена под руку, тот все пытался вырваться, чтоб показать на себе «вот такую» кожаную полумаску, ему непременно требовались обе конечности.
