Душа моя пела, отставка оказалась вовсе понарошечной, для виду, иначе вины за нее Семен на меня не взвалил бы. Кому именно представление предназначалось, я не знала, но и это меня не тревожило. Шеф взрослый, опытный, в нем я уверена. Мешать не буду.
Отдав должное десерту, мы вышли из ресторации. В потемневшем небе грохотали, рассыпаясь, искры фейерверков. Последний день ярмарки подошел к концу. Сани ждали у приказного крыльца, Федор проверял багажные крепления. Мне даже внутрь заходить не пришлось, служивые вышли во двор попрощаться. На сей раз обошлось без объятий и поцелуев.
— Убедиться, что ее высокоблагородие со всеми удобствами разместилась, — приказывал шеф вознице, — и отправления дождаться.
Федор обещал.
Мы сели в сани; когда они тронулись, я, не удержавшись, обернулась. Группка мужчин в мундирах у крыльца окружала высоченного чародея, как стая воронов-падальщиков.
Семен десяток раз успел пожалеть, что лично не посадил Гелю в вагон. Приказной Степанов все не возвращался, хотя время приближалось к половине восьмого. Крестовский ждал в кабинете. Попович умница, проблем быть не должно. Она все поняла и приняла, игру поддержала. Даже если с ее стороны это и не игра вовсе и рыжая суфражистка влюбилась в заграничного хлыща Волкова, пусть. Главное, чтоб она сейчас уехала. Живой, здоровой, в своем уме. Ее отпустят, она им не нужна, ни сыскаркою, ни рычагом воздействия на столичного чародея.
В дверь постучали, и Крестовский оторвал взгляд от настенных часов. Отставной гренадир Федор отрапортовал, что чиновная барышня в вагон села, он багаж где положено разместил, поезд отправился с десятиминутною задержкой. Семен подчиненного похвалил, поднялся из-за стола. Теперь можно было и запереться в чудесном подземном каземате до рассвета. Один, он совсем один.
— Ваше превосходительство! — Давилов вбежал в присутствие, когда Крестовский уже пересекал общую залу. — Там Григорий Ильич сызнова…
Пришлось подниматься в казенку, осматривать спящего. Дело того не стоило, насколько уразумел чародей, конвульсивные телодвижения Григория Ильича происходили оттого, что именно в этот момент он в своих туманных пределах астральную проекцию артефакта испытывал, фехтовал тростью, может, даже против кого-то наколдованного сражался. Успокоив коллежского регистратора, Крестовский уже собирался покинуть спальню, но был остановлен громогласным женским воплем.
— Гриня-а-а-а! — Барышня Попович пронеслась к постели, сбрасывая на пол шубку, рухнула на колени, заломив руки. — Не могу, ваше превосходительство, возлюбленного своего покинуть! Сердце не велит! Что хотите со мною делайте! Хоть чина лишайте, хоть под арест, хоть…
