— Начальство велело вас в гостинице устроить, — сказал Давилов, прижимая к груди саквояж. — По случаю ярмарки мест свободных не было, но я исхитрился пристойный нумер для вашего превосходительства добыть.
На вокзальной площади происходила битва за извозчика, но спутник кивнул в сторону, где с мраморного крыльца прямо в грязный ноздреватый снег спускались дощатые мостки.
— Туда извольте, ваше превосходительство. Приказной транспорт за углом ожидает, ее высокоблагородие велели…
— Как зовут? — спросил Семен, спрыгивая с крыльца.
— Евсей Харитонович, — смешался толстяк.
— А дальше?
— Так Давилов же…
Извозчик, узрев столичного чародея во всем его великолепии, натурально открыл рот. Семен поздоровался, уселся в сани, подождал, пока коллежский регистратор займет место рядом, и спросил снова:
— Как зовут его высокоблагородие? Начальство ваше? Пристава!
— Ее.
— Простите? — Сани дернулись трогаясь, и возглас получился ломким, будто солидный Крестовский пустил петуха.
— Ее высокоблагородие, — пояснил Давилов с затаенной гордостью. — Пристав наш Евангелина Романовна Попович.
Семен закрыл рот, выдохнул, вдохнул… Спутник продолжал, его состояния не замечая:
— Как прежний пристав наш того, — он закатил глаза, изобразив предсмертный хрип, — она дела все присутственные на себя приняла. Уж он-то ее упрашивал, не оставляй, говорит, Гелюшка, меня. А она: «Все в лучшем виде исполню».
— Блохин?
— Чего Блохин? А! Нет, Степан-то Фомич еще в грудне помер, другой пристав — Волков Григорий Ильич.
— Что-то у вас приставы как мухи мрут.
— Да нет, Григорий Ильич не помер вовсе. Он в сон чародейский погрузился, только и успел невесте своей дела передать.
— Невесте?
— Евангелине Романовне.
Крестовский понял, что сошел с ума, только не мог решить, когда именно. Попович пристав? Какая нелепица! Ей было велено в Крыжовене самоубийство Блохина расследовать. Потихоньку и внимания к своей персоне не привлекая. Пристав? Невеста?!
Служивый все болтал, захлебываясь от восторга и умиления. Волков, молодой такой, а вострый, они ему сперва не особо доверяли, потому еще, что образования Григорий Ильич заграничного, но после они на пару с надворною советницей себя столь чудесно в делах проявили, что никаких сомнений не оставили. Душегубицу арестовали, а Евангелика Романовна семь часов допрос вела, признания выбиваючи, а Григорий Ильич в полуобмороке орудие преступления отыскивал. А уж как получилось приютское начальство к ногтю прижать! Любо-дорого.
