… Ему было очень холодно.
Над головой у него простирался безбрежный купол неба, лютый ветер свирепо и безжалостно бил ему в обнаженную грудь. Он поднял взор на нагромождение кучевых облаков у себя над головой, а затем взгляд его остановился на бесконечной равнине, испещренной невысокими пологими холмами.
Он попытался пошевелиться, но обнаружил, что руки его крепко привязаны к столбу. Я жив, подумал он. Жив! Только вот где?
Он повернулся вправо и увидел в непосредственном соседстве нечто такое, что повергло его в подлинный ужас. Еще один столб, с обвисшим телом мужчины, привязанным к нему. Мужчина с жестоко избитым телом, из которого отовсюду сочилась кровь. Кровь ярко алела и на его синих брюках с широкой белой полосой.
А чуть поодаль, тоже справа, еще одна фигура в такой же самой жуткой позе.
– Где это я? – вскричал он.
Ответом было только завывание ветра.
А затем раздался гром. Но не над головой, а у земли, у самых его ног.
Рваные, пульсирующие звуки, от которых дрожала трава… Эти звуки с каждым мгновеньем становились все громче и громче, пока в его поле зрения не попал и сам источник услышанного им чуть ранее грома.
Эти жуткие звуки исходили от сидевших верхом на лошадях людей, неровной линией расположившихся впереди. На них была какая-то необычная, странным образом разукрашенная одежда, столь же нелепо раскрашенными были их лица. Судя по беспорядочным и быстрым движениям рук, их необузданная дикость и яростный гнев были очевидны.
Всадники быстро проскакали мимо мертвых тел своих пленников, но при виде испуганных глаз Барретта и его корчащегося от боли тела, неожиданно натянули узду своих лошадей.
Первый из всадников откинул назад убранную перьями густую копну длинных волос и что-то крикнул. Один из молодых индейских воинов рассмеялся и высоко поднял над головой копье.
– Нет! – закричал барретт, как будто этот крик мог приостановить полет копья.
Его острие со свистом вспороло кожу Барретта, разодрало ткани живота и вызвало в угасающем его сознании взрыв боли и страха.
… Он сидел и всматривался в игру пламени огромного кирпичного очага, расслабленно откинувшись всем своим телом к спинке удобного деревянного кресла и вытянув перед собой ноги в высоких сапогах.
Он глянул на сверкающую глянцем кожу своих сапог и вздохнул с облегчением. Он все еще жив! Он не умер!
Барретт внимательно осмотрел свой странный наряд, пытаясь установить, к какой исторической эпохе его можно было бы отнести. Чуть пониже подбородка шею опоясывало довольно свободное жабо, вокруг запястий кружевные манжеты. Длинный ряд медных пуговиц простирался до самых колен.
