— Я что-то не пойму, — наконец не выдержал он, когда мы приноровились к скорости движения. — А зверей и птиц тут вообще не водится? Я еще на той стороне удивился, что не видно не то что следов крупного зверя, но даже белок и птиц. Да и в заболоченной заводи у ручья не приметил ни личинок комаров, ни головастиков.
— Комары, положим, и в нашем мире ближе к осени пропадают, — напомнил другу Левушка, чуть замедляя шаг. — А насчет зверей и птиц ты все правильно подметил. В Слави им просто нечего делать. После смерти все твари безгрешные, как мы говорим, уходят на радугу и попадают в Правь, чтобы потом либо остаться в садах Ирия, либо вернуться обратно.
Он немного помолчал, следя за направлением движения клубочка и сверяясь с какими-то своими воспоминаниями, а потом добавил:
— Здесь тоже водится кое-какая живность, вернее, даже не живность, а нежить, которая из Нави приходит. И лучше с нею не встречаться.
Я, конечно, сделала вид, что нисколько не напугана словами Левы по поводу выползней. Однако от ребят старалась не отставать, настороженно вглядываясь в заросли жимолости в попытке приметить следы гнили или слизи, которыми, по словам Левушки, обитатели нижней части исподнего мира отмечают свой путь. Но пока лес выглядел мирным, а клубочек катился вперед, резво прыгая по кочкам, пробираясь под одинокими корягами, обходя буреломы и заболоченные низины.
Я почти успокоилась, когда где-то невдалеке раздался какой-то громкий и яростный звук, напоминающий рев корабельной сирены. Потом завывание превратилось в некое подобие оперного вокализа. Я даже мотнула головой, отгоняя наваждение. Слишком уж это напоминало распевание перед экзаменом по сольному пению у академистов.
— Ну вот, опять за свое принялся, — досадливо поморщился Левушка, расчехляя свирель. — Только время на него, безмозглого, тратить.
— Кто это? Выползень из Нави? — с явным интересом спросил Иван, вслушиваясь во все более уверенно звучащие переливы и рулады, удивительным образом сочетавшие и роскошные трели бель канто, и швейцарские йодли, а потом переходящие куда-то на гроулинг и даже, кажется, горловое пение, только без тувинского двухголосия.
— Если бы, — хмыкнул Левушка. — Див с дуба рухнул и теперь орет дурным голосом!
— Ему бы с такими данными в опере петь, — профессионально оценив красоту и безграничные возможности удивительного голоса, заметила я. — Контракт с «Ла Скала» и «Метрополитен» обеспечен.
— Выходить куда-то на сцену — не с его внешностью, — разочаровал меня Левушка. — Кроме того, ни один оперный театр не заинтересован в том, чтобы его зрители падали замертво. А Див силу голоса контролировать не может и не хочет. И обойти его никак. Пока до кондрашки не доведет — не отвяжется.
