«Вася, ты как? Как ты к нам попала? Чем я могу тебе помочь?»
Собственно, эта запись почти дублировала сотни других, которые оставляли мы с подругами, пока еще надеялись ее найти. И все же этой ночью я боялась лечь, чтобы не пропустить ответ, но, прикорнув на минутку, так и проспала до утра. Разбудил меня восхитительный запах оладушек с кухни. Я даже спросонья подумала, что вернулась мама. Ваня еще спал, прижимая к щеке специально оставленный мной в его комнате халат. Лягушка сидела в аквариуме. На окне зачем-то стояла банка соли для ванны, а подаренная кузнецом спица оказалась воткнута в косяк над дверью.
«Ничего не говори ивану никому ничего немговори», — гласило краткое сообщение от подруги.
Судя по опечаткам, отсутствию заглавных букв и знаков препинания, Василиса торопилась, явно опасаясь слежки. Размышляя, что все это значит и для чего подруге могли понадобиться спица и соль, я прошла на кухню. Оладушки мне не пригрезились. На блюде ровной пухлой стопочкой лежали фирменные Василисины японские панкейки. Оставалось заварить чай и достать из холодильника варенье, сметану и мед. Вот только, хотя мой рот наполнился голодной слюной, я точно знала, что есть мне это ни в коем случае нельзя.
В привороте я, конечно, смыслила мало, никогда им не занималась. Никита и без того пользовался любым моментом, чтобы запустить руки мне под блузку или куда ниже и прозрачно намекал, что, кабы до окончания его магистратуры мы родили двоих детей, ему бы не пришлось думать, как от армии откосить. При этом я точно знала, что эти оладушки, а вернее, панкейки, Василиса приготовила специально для моего Вани. Привораживать нашего Царевича, конечно, не требовалось. Он после Василисиного исчезновения на других девушек просто смотреть не желал, но кто знает, а вдруг это приворотное печево должно было помочь моей бедной подруге сбросить лягушачью шкуру? В сказке царевна-лягушка тоже что-то пекла. И почему именно для царя, а не для его сына?
— У нас что, опять оладушки? Совсем ты меня, Маш, разбаловала! — заглянул на кухню мой Иван, сонно потягиваясь и зевая не хуже Тигриса и игуаны.
— Ты кушай, Ванечка, кушай! — засуетилась я вокруг брата, наливая в его любимую кружку чай, подкладывая варенье и воровато пряча бутерброд, который не успела еще заглотить. — И никакие это не оладушки, а японские панкейки. Помнишь, я тебе рассказывала.
— Ну да, их Василиса умела готовить, — снова посерьезнев, подтвердил Ваня, который во время поездки на конференцию, видимо, тоже пробовал коронное блюдо моей подруги. — У тебя получилось очень похоже, — добавил он, о чем-то задумавшись и вспоминая то, что казалось ему сном.
