Когда они выехали из рабочей деревни, Насимонте сказал:
– Валентин, мне горько сознаться в этом, но я вынужден снова оспорить твое суждение.
– Сколько страданий я тебе причиняю, – с мимолетной улыбкой ответил Валентин. – Говори же, Насимонте: где я оплошал на сей раз?
– Ты взял этого Ватиимераака себе в помощники. И обращался с ним так, как будто он доверенный блюститель порядка.
– По мне, он достаточно надежен. И рабочие его боятся. Какой будет вред, если он их опросит? Если мы начнем допрашивать их сами, они замкнутся, как устрицы, а в лучшем случае будут угощать нас небылицами.
Ватиимераак – как раз тот, кто способен выудить из них правду – по крайней мере, часть ее.
– Если только он сам не убийца, – сказал Насимонте.
– Ах, вот в чем дело? Ты уже раскрыл эту загадку, друг мой? Виновный – Ватиимераак?
– Очень может быть.
– Объяснись, будь любезен.
Насимонте кивнул Аарисииму.
– Скажи ему.
– Я уже говорил вашему величеству, что Ватиимераак показался мне знакомым. И это действительно так, хотя я не сразу вспомнил, откуда его знаю. Он родственник мятежника Фараатаа. В те дни, когда я находился с Фараатаа в Пьюрифайне, Ватиимераак был при нем.
Для Валентина это было неожиданностью, но он не показал виду и спокойно сказал:
– Разве это так важно? Мы объявили амнистию, и все восставшие, обязавшиеся сложить оружие после падения Фараатаа, были прощены и восстановлены в гражданских правах. Уж тебе-то, Аарисиим, нет нужды об этом напоминать.
– Но это еще не значит, что все они как по волшебству превратились в законопослушных граждан, – отозвался Насимонте. – Очень возможно, что Ватиимераак, кровная родня Фараатаа, до сих пор испытывает сильные чувства…
Валентин посмотрел на Магадоне Самбису.
– Вы знали, что он родственник Фараатаа, когда брали его на работу?
– Нет, ваше величество, разумеется, нет, – смутилась она. – Но я знала, что он участвовал в восстании и попал под амнистию. И у него были прекрасные рекомендации. Ведь амнистию объявили не просто так, верно?
Теперь, когда с восстанием покончено, его раскаявшимся участникам должно быть разрешено…
– И вы полагаете, что он раскаялся? – спросил Насимонте. – Как знать.
На мой взгляд, это первостепенный лицемер. Этот раскатистый голос! Эта высокопарная речь! Эти уверения в глубочайшей преданности понтифику! При творство, сплошное притворство. А что касается убийства, то стоит только посмотреть на него. Думаете, так легко было изрезать того беднягу на куски? Между тем Ватиимераак сложен, как буйвол бидлак. Среди этих заморышей он торчит, как дерево двикка на ровном месте.
