" (Бутовская, 2011). Как следует из исторических источников, до военных контактов со скотоводами банту у бушменов дзу/'хоанси, которых сейчас также принято считать эгалитарными, было более отчётливо развито лидерство, а в языке до сих пор сохраняются слова, соответствующие понятиям "лидер", "бедный" и "ничто" (Wiessner, 2002). Статус, престиж и высокое уважение – это термины, имеющиеся в обиходе почти всех обществ охотников-собирателей, и даже тех обществ, которые считаются наиболее эгалитарными (Wiessner, 1996).
Среди прочего отмечено, что поддержание равноправия и пониженной конфликтности в таких обществах не оказывается чем-то естественным для их членов, но чётким сознательным процессом, опирающимся на целенаправленные и систематические усилия людей. "Эгалитарность нужно создавать, вырабатывать, развивать" (Артёмова, 2009, с. 459). Существующие традиции "выравнивания" социальных статусов у таких эгалитарных племён очень разнообразны и, судя по всему, как раз созданы в попытке предотвратить зарождение дара-кредита, который делает человека подвластным. Где-то удачного охотника принято осмеивать, где-то ему запрещено прикасаться к мясу убитого им животного, где-то ему запрещено рассказывать о своей удачной охоте и т.д. (см. Wiessner, 1992, 2002), и всё это действительно оказывается очевидным сознательным механизмом контроля за развитием неравенства на основе престижа. Но сам факт того, что у таких, нынче эгалитарных, народов выработались особые культурные механизмы "выравнивания", наверняка говорит о тёмных страницах их истории, где неравенство было известно и, видимо, приводило к таким печальным последствиям, которые теперь решено купировать на корню. "Тем не менее, преобладание сильного ядра общей идеологии и сопутствующих социальных санкций в поддержку равенства сами по себе свидетельствуют о существовании лежащей в основе предрасположенности индивидов к поиску статуса. Хотя статусные различия могут быть жёстко подавлены, стремление индивидов к статусу не может быть полностью искоренено и, следовательно, требует регулярного применения мер, чтобы держать его под контролем" (Wiessner, 1996).
Поэтому представления о "первобытном коммунизме" сродни фантазиям о Золотом веке, о райских кущах Эдема, где когда-то все были равны и счастливы. Для марксистов, борющихся с частной собственностью, эта фантазия оказывается своеобразным идейным ориентиром, путеводной звездой, на которую всегда можно указать и сказать, что они знают, куда нужно идти. Что-то в духе "
