В свободные от занятий в «Хьюлэндсе» дни он валялся в кровати до тех пор, пока отец не начинал угрожать отдубасить его, если он немедленно не встанет. Однако, поднявшись, он продолжал, вздыхая, слоняться по дому, не слышал ничьих вопросов, рассеянно жевал хлебную краюху, бесцельно переставлял с места на место вещи. Его видели и в мастерской, где он, облокотившись на прилавок, перебирал пары женских перчаток, словно пытался выискать скрытые огрехи в швах их вялых пальчиков. Потом он опять вздыхал и беспорядочно сбрасывал их обратно в ящик. Стоя над Недом, сшивавшим охотничий пояс, он так близко склонялся к нему, что ученик предпочел вовсе отложить работу, вынудив Джона прикрикнуть на него, пригрозив выгнать и напомнив, что от улицы его отделяет всего одна дверь.
— А ты, — обратился Джон уже к сыну, — убирайся отсюда. Найди себе какое-то полезное занятие. Ежели ума хватит. — Недовольно покачав головой, Джон опять сосредоточился на вырезании из беличьей кожи нужных узких полосок. — Шибко ученый стал, — пробурчал он себе под нос, глядя на прихотливую форму маленького лоскута кожи, — да ни капли здравого смысла.
* * *
Позднее мать послала за ним его сестру Элизу. Обойдя нижний этаж и двор, девушка поднялась на верхний этаж и принялась заходить по очереди в каждую спальню: свою, братьев и родителей, и, никого не обнаружив, направилась обратно к лестнице, продолжая звать брата.
Чуть погодя, она услышала его ответ, однако голос брата звучал вяло, сердито и недовольно.
— Где ты там? — удивленно крикнула Элиза, покрутив головой.
И вновь последовала долгая пауза, показывавшая его нежелание общаться.
— Да здесь, наверху, — наконец проворчал он.
— Где? — озадаченно произнесла она.
— Ну, здесь же.
Выйдя из родительской спальни, Элиза стояла около лестницы, ведущей на чердак. Она вновь позвала его.
Вздох. Загадочное шуршание.
— Что тебе нужно?
На мгновение Элиза подумала, что он, возможно, спрятался там, чтобы заняться тем, чем занимаются иногда мальчики, вернее юноши. Имея достаточно братьев, она знала, чем они иногда ублажают себя в уединении, и тогда сердятся, если им мешают. Помедлив у подножия узкой приставной лестницы, она положила руку на ступеньку.
— Можно мне… подняться?
Молчание.
— Ты не заболел?
— Нет, — донеслось после очередного вздоха.
— Мама спрашивала, не мог бы ты сходить к кожевникам, а потом к…
Сверху донесся сдавленный, нечленораздельный стон, сменившийся громким весомым ударом в стену, словно в нее швырнули ботинок или буханку хлеба, потом странный шорох и глухой удар — похоже, ее брат встал и треснулся головой о балку.
