— Стало быть, причина — материальная нужда, — запротоколировал полицейский комиссар.
— Да, конечно, заботы, у нее есть все основания бояться за будущее, но главное — это нервы. Другие люди еще хуже живут. А она, как к кому-нибудь придет, так и не вылезает из слез. Я послал жену в больницу. Она возместит все расходы и за перевозку больной тоже.
— Там еще полагается уплатить за врача, которого позвали на квартиру, и пожарным.
У фабриканта глаза полезли на лоб.
— Разумеется…
Нижний чин, стоявший рядом с комиссаром, наклонился к комиссаровой конторке.
— Еще кухонную дверь пришлось взломать.
Фабрикант поперхнулся. Он не находил слов. Потом он процедил желчно:
— Дорогостоящее самоубийство. А? Как по-вашему? Дверь я должен сначала осмотреть. Какая-нибудь филенка — это еще не дверь.
— Конечно. Но дверь пробита насквозь — сплошная дыра.
— Что? — Мебельный фабрикант вытаращил глаза. — Филенки вместе с крестовиной?
— Насколько я помню, да.
— Безобразие. Вы сами видите, что это за люди. Позор просто. Они заслуживают…
— Но ведь надо было войти в кухню.
— Во-первых, окно было открыто.
— Но послушайте, сударь, они-то этого не знали.
— Прекрасно. Но высадить крестовину — и еще ногой, наверное, раз филенки выбиты, — для этого надо быть сумасшедшим.
Комиссаp рассмеялся.
— Быть может, тот, кто ломал дверь, был попросту слишком толст и через филенки не мог пролезть.
Фабрикант негодовал.
— Вы смеетесь, а мне расплачиваться. С нас довольно уж и налогов. Потом еще явится человек, который взломал дверь, и потребует, чтобы я и ему заплатил за труды.
Комиссар выпрямился и от всей души захохотал.
— Конечно, явится. Ведь он спас жизнь вашей сестре. И, конечно, потребует вознаграждения, и совершенно справедливо.
Хромой вышел из себя.
— Да что вы, на самом деле! Окно было открыто, вы сами это установили, господин комиссар. Это самоубийство, покушение на самоубийство — чистейшее вымогательство. Слезы не помогли, так она на другой манер. Пусть только они сунутся теперь ко мне — эти распутные люди, я положу коней этому непотребству.
Полицейские притихли, обменялись взглядами.
— В это мы не вмешиваемся. По нашей линии — все ясно.
Фабрикант, весь кипя, заковылял к выходу. Ругаясь, тащился он на пятый этаж, в квартиру сестры — это было неподалеку от полицейского участка. На каждой площадке он отплевывался: «Сволочь!» Наверху, не осведомившись об Эрихе, он попросил соседку отпереть квартиру, долго оглядывал жалкие остатки кухонной двери. Она едва болталась на петлях, печальный символ суетности бытия, обрамление без содержания. Он сказал соседке, что пришлет людей, которые займутся дверью.
