, сказал себе Фолк.
Толку мне от этого было как от козла молока. В 1802 году наступило временное затишье, когда на короткий период наступил мир — если его можно было так назвать, и гардемаринов отпустили на берег. Именно в тот момент Ианта Сноу, моложе его и Джима, теперь превратившаяся в красавицу, очаровала их обоих.
Находясь в одиночестве в своей комнате, Фолк даже не пытался остановить непостижимое возбуждение, которое он всегда ощущал, когда думал о своей ранней любви. Интересно, ее волосы все еще имеют оттенок тусклого золота, подумал он. Я уверен, что ее глаза все еще такие же голубые, как Торбей.
Когда ужасное время в качестве гардемарина закончилось, он и Джим расстались, отправившись на разные корабли, и встретились только на «Буке», шатком, дырявом, вонючем линейном корабле, где Фолк был первым помощником, а Джим вторым. Теперь, после еще одного визита домой, Джим был по уши влюблен, лишался дара речи от восхищения Иантой Сноу. Возможно, это оправдывало его случайные оплошности в решениях, принимаемых на квартердеке.
Даже если он доживет до семидесяти лет, Фолк никогда не забудет ту ночь, когда Джим впихнул его в свою крошечную каюту и попросил о помощи.
— Миа, ты пишешь намного лучше меня. Можешь ли ты… Посмею ли я попросить… Сможешь ли ты писать за меня письма Ианте?
Непостижимо, но лейтенант Джим Мирс был застенчивым, и без всякого на то основания, учитывая его хорошее происхождение и привлекательную, смуглую девонширскую внешность. К тому же его семья располагала деньгами, по крайней мере, в достаточном количестве для того, чтобы сделать его респектабельным. У Фолка не было ничего из этого. Вдова, за которой он недолго ухаживал в Неаполе, однажды отметила его великолепные плечи и сложение, а затем он на самом деле позировал обнаженным той герцогине в Ливорно, которая изображала из себя скульптора — но только тогда, когда отсутствовал герцог. Тем не менее, Джим Мирс обладал привлекательным лицом, если не телом.
Застенчивый. Таков был Джим Мирс, который с пылающим лицом умолял и льстил ему при этом, потому что Фолк знал, что может писать намного лучше, чем ходящий по морям сын сэра Уильяма. Кроме того, сейчас они находились на Востоке, где климат был влажным, а жизнь — скучной. Он согласился писать для Джима письма — чудесные отрывки прозы, выражающие любовь до гробовой доски к Ианте Сноу. Сделать это было легче легкого, потому что каждое его слово шло от сердца.
