— Мне двадцать пять лет, я в отпуске, ходил на свидание к знакомой девушке. Когда возвращался домой, то ко мне подошёл человек и попросил прикурить. Остальное я ничего не помню, — начал рассказывать я.
— А почему на вас была какая-то лёгкая и странная одежда и полуботинки на очень тонкой подошве? — поинтересовался доктор.
— Никакая не странная одежда, а обыкновенная, в которой ходят практически все, — сказал я и увидел на лицах доктора и сестры выражение некоторого удивления. Это насторожило меня. Если я буду говорить обо всём, что я вспомню, то меня загребут в сумасшедший дом по причине постоянного горячечного бреда, и чем больше я буду доказывать, что я не верблюд, тем сильнее у врачей будет желание подвергнуть меня современным методам лечения шизофрении, которые мало отличаются от пыток инквизиции в средние века. Тогда умственно больных лечили ледяными ваннами и ударами электрического тока. Надо же, я начал вспоминать историю, а это совершенно неплохо. — Ну не все, конечно, — и я засмеялся. — Просто у меня есть приятель, который разрабатывает перспективные модели одежды, и кое-что у него получается несколько странным, но я у него в качестве манекена и испытателя этой одежды. И знаете, скажу вам по секрету, достаточно удобная одежда, и пригодна как для светских раутов, так и для повседневного ношения. Вот и получилась у меня прогулка в новой одежде. А что, пальто и шапки на мне не было? — задал я вопрос, отклоняющий от дальнейшего обсуждения скользкой темы моей одежды.
— Нет, пальто и шапки на вас не было, — сказал доктор.
— Жаль, — задумчиво сказал я, — а какая была хорошая шапка-москвичка из цигейки и пальто из бобрика с бархатным воротником. И перчаток при мне не было? — задал я последний уклоняющий от темы вопрос.
— И перчаток не было, — подтвердил доктор. — А где вы живете, как вас записать в истории болезни и кому сообщить о вашем нахождении?
— Не помню, — сказал я.
— Ну да, — сказал доктор, — скоро к вам придёт представитель полиции и запишет ваши данные, чтобы сделать запрос по поиску ваших родственников и знакомых.
— Полиция, — снова я начал мыслить, — неужели сейчас действительно девятьсот седьмой год, потому что в моё время полиции не было, а была милиция? Полицию уничтожили в тысяча девятьсот семнадцатом году. Вместе с жандармами. Потом Гитлер начал рассаживать везде полицаев, и они сполна получили по своим заслугам перед населением после освобождения. В нашей стране полицаям никогда не бывать, слишком уж ярко их расписала коммунистическая пропаганда. Мы ещё с детского садика знали, что полицейский или полицай – это записная сволочь, на которой клейма ставить некуда. Полицаи в странах капитализма избивают дубинками своих граждан, защищают мафию и капиталистов.
