— Спасибо хоть не сама за рулем.
— Не сама, — утвердительно ответила Мила. Не без гордости — ума хватило. Пару раз после того, как она оказывалась поймана отцом за вождением в пьяном виде, в результате надолго оставалась вовсе без машины. Чему-то грабли все-таки учат, хотя эффект не тот, совсем не тот, что они рассчитывали. По крайней мере, она до сих пор никого не угробила, кроме Юрика, но на Юрика плевать. Мирош не умел испытывать жалости, его отучили.
Иван отчетливо помнил, как после очередного скандала в доме он, тогда еще мальчик, вздрагивал от захлопывающейся за отцом двери — тот сбегал в офис. Всегда сбегал, потому что ему было куда сбегать, а Ваня бежать не мог. Куда денешься от собственной матери? И тогда, тычась лицом ей в колени, он просил ее больше не пить, не злить отца и не пить. Она плакала и обещала. И ему было ее жалко, пока она раз за разом обманывала его, шестилетнего, семилетнего, восьмилетнего. То, что она никогда и не любила его, он понял ближе к тринадцати. «Алкаши не умеют любить, им нечем», — сказал однажды Мирошниченко-старший. И самой большой мечтой Мироша стал развод собственных родителей, чтобы остаться с папой вдвоем. Это казалось ему, подростку, актом милосердия по отношению к ним ко всем. Но такими людьми, как Дмитрий Иванович, любовь не берется в расчет вовсе. Не к сыну. Ваню он обожал. А в том, что касалось Милы, свобода выбора и любовь терялись за долгом и брезгливостью.
Так и жили — за всю жизнь моментами просветления матери, которой Мирош уже давно не верил. Которую не жалел. Но любил мучительной любовью, обнесенной бетонной стеной затем, что боялся разрушить и не желал вспоминать. Это давно перестало быть борьбой за самого близкого на земле человека, но превратилось в борьбу с самим собой.
Дорогу до дома они молчали. Пару раз мать порывалась спросить, сказали ли отцу, но Мирош даже не поворачивал головы к зеркалу заднего вида, пока за спиной не раздались всхлипы. Это проходили тоже. Ничего нового.
И только когда они остановились у их ворот, и он собрался уже выходить из машины, она сделала попытку его удивить. Ему в спину раздалось почти торжествующее:
— У Димы новая помощница. Прошлая надоела? Или решил разнообразить минет чем-нибудь еще?
Мирош даже не обернулся. Лучшая защита — нападение. Он был в курсе, научили еще в детстве, перетащил багажом во взрослую жизнь. Главное он сделал. Главное — он приволок ее домой. Пусть творит, что хочет, но только здесь, за этими воротами, а не снаружи. Одно дело не явиться на дурацкий благотворительный концерт, и совсем другое — оказаться в заголовках всех изданий. «Пьяная Людмила Мирошниченко замечена с любовником». Потрясающе.
