- Во-первых, Саша укажет ту причину, которую сочтет наиболее целесообразной, - ответила Ника, посмотрев на мужа. – В этом я полагаюсь на нее. А во-вторых, я больше ни в чем не уверена в отношении тебя. Если так нуждаешься в потомстве, то заведешь себе еще. Вариантов у тебя немало, уверена!
- Мать твою, Ника! Не было ничего! Если бы ты подождала еще несколько секунд, увидела бы, как я ретируюсь из этого гребанного ресторана! Нахрена было лапшу на нее вываливать!
- Куда еще было ждать! – Закревская фыркнула. – Мне хватило увиденного реалити-шоу. Видел бы ты себя. Тоже мне, котяра мартовский. А вот с лапшой я, действительно, погорячилась. Надо было ее тебе на голову вывалить!
- Я тебе повторяю! Ничего не было! Это клиентка! Разводится с мужем. Спит с шофером. Строит глазки всем мужикам всех возрастов! Мне что? Из-за ее поведения от гонорара отказываться?
- Не надо мне повторять! – огрызнулась Ника. – Я видела. И Марина, между прочим, видела! Ты этой «клиентке» тоже строил глазки. Ты!!! И разве что не облизывался, распинаясь перед ней.
- Да не облизывался я! – заорал Закревский. – Да, распинался. Да, убалтывал. Это моя работа, Вероника! Я улыбнусь, бабе приятно. И все. Ничего больше.
- Молодец, чего уж! – заорала в ответ и Ника. – Ну извини, что помешала вашей приятности! Мне приятно не было! Убалтывал… Знаю я, на что ты ее убалтывал!
- Это ты извини! – возмутился он. – Три года тебя все устраивало! Меня, кстати, тоже! Потому что кого бы там я ни убалтывал, я возвращался к тебе! И заметь – всегда вовремя!
- Вот спасибо тебе, дорогой, за счастье такое! Но теперь можешь больше не возвращаться!
- Я не дам тебе развод, ясно? Я никогда не дам тебе развод! И Сережку не отдам! Судиться можешь, сколько влезет, если это у тебя новая игра такая, но только мне пох*й, ясно? Ты моя жена, хоть на лбу себе штампани, что развелась!
- Я все равно уеду! – голос ее зазвенел, а глаза засверкали. – И лягушонка заберу. И делай, что хочешь. Не буду жить с тобой. Не хочу и не буду! Потому что ты… бабник! Гад такой!!!
Он вскочил со стула и перегнулся через стол. От сказанного далее даже Григорьевой захотелось забиться в шкаф – даже не от слов, а от тона, которым он выплевывал слова, будто яд.
- Глухая? Я сказал, я сына не отдам! Мне, бл*дь, пох*уй, какие у тебя основания, чтобы это сделать – это мой ребенок. Хочешь разрушить нашу жизнь – имеешь право. Но его это не заденет! И запомни, Вероника, я ни перед чем не остановлюсь, ясно? Я и по-грязному играть умею. Твой страх перед Каргиным тебе цветочками покажется. Я слишком много о тебе знаю, чтобы это не использовать, если встанет вопрос о ребенке.
