Та, кажется, пылала.
Сколько еще прошло минут или часов, он не понимал. Знал, что Гоша давно уже не перекручивает по новой видюшку в плеере. Потому что плазма теперь была погаснувшей. А еще понимал, что в зале появляются люди. Наверное, потому и перестали крутить. Уборщики или официанты. Готовить клуб к вечеру. Или вечер уже наступил? Черт его знает. Илья достал телефон из кармана. Включил дисплей. 17:20. У Альки смена заканчивается – обещал забрать.
И от этой мысли развеселился еще больше.
Вчера ночью она легла под него после Логинова. Не сопротивлялась же, дрянь. Разомлевшая была. Принимала его объятия, его поцелуи после Никиты. Или с Ником была прелюдия, а дома – основная программа? У кого она отрабатывала?
И нахера было строить из себя невинность?
Тащить еще бухло Леша отказался. На это было плевать. Найдет где, найдет что... Он вообще все в этой жизни может найти. Кроме ответа на вопрос, что дальше. Потому что не представлял, что делать. Знал только, что просто так не уйдет. Что самому себе доказать должен, что случившееся значения не имеет. Что это жжение в груди и в висках пройдет.
Говорят, клин клином вышибают?
Можно и проверить – когда еще случай представится? Ему еще ни разу не изменяли. Его еще никогда не предавали. Он еще никогда не подыхал от ревности.
Мутным взглядом Макаров обвел зал, в поисках… хоть кого-нибудь. И, сам того не ожидая, наткнулся на Нину, глядевшую на него в упор с порога.
- Ты давно здесь? – спросила она, когда подошла к нему.
Он пожал плечами и криво усмехнулся.
- Мать пригнала?
- Она переживает, - Нина присела рядом, совсем близко, положила руку ему на рукав, чуть сжав пальцы. – Это нормально – переживать за того, кого любишь. По-настоящему.
- А я не хочу, чтобы за меня переживали. У меня все нормально.
- По тебе видно, - печально улыбнулась она.
- Спеть тебе? Или сплясать? Чтобы совсем видно стало!
- Стихи продекламируй!
- На стул становиться?
Нина кивнула, почувствовав азарт игры Ильи и Никиты. Илье не слабо́. Ему никогда не было слабо́. Кроме единственного, чего она хотела от него уже который год.
Макаров рассмеялся. И через мгновение, чуть пошатываясь, стоял на стуле. А его голос, твердый, совсем не такой, как весь его вид, звучал, отдаваясь в Нининых ушах.
- А я нихера не помню… Школьную программу сейчас отработаю, ты ж не возражаешь? Зима!.. Крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь. Его лошадка, снег почуя, плетется рысью как-нибудь; бразды пушистые взрывая, летит кибитка удалая. Ямщик сидит на облучке… бл*ять, - снова хохотнул он, - забыл… напомнишь?
