Безумные байки, Димс никогда в них не верил. Но любовь Пиджака к игре пропитывала Димса и его друзей, как дождь. Он покупал им биты, мячи, перчатки, даже шлемы. Судил ежегодный матч против Вотч-Хаусес и в то же время оставался их тренером, не меняя нелепого судейского костюма — маска, грудной протектор и черная куртка, — бегал от базы к базе, объявлял сейф, когда игроки в ауте, и аут, когда они в сейфе, а если какая сторона спорила, пожимал плечами и менял решение, а когда поднимался гвалт, то кричал: «Вы все меня до бутылки доведете!» — отчего все смеялись еще громче. Только благодаря Пиджаку дети из двух жилпроектов, враждовавшие по давно забытым причинам, могли поладить на поле. Димс равнялся на него. Отчасти ему хотелось быть как Пиджак.
— И этот козел меня подстрелил, — пробормотал Димс, все еще глядя в стенку. — Что я ему сделал-то?
Позади подал голос Лампочка:
— Бро, нам надо поговорить.
Димс перевернулся к ним лицом и открыл глаза. Они перешли к подоконнику — Шапка нервно курил, поглядывая на улицу, Лампочка глазел на Димса. Тот ощупал свой висок. Там была огромная шишка из бинтов, намотанных на голову. Тело как будто сжали в тисках. Спина и ноги все еще горели от падения с дворовой скамейки. Ухо — раненое — жутко чесалось, ну или чесалось то, что от него осталось.
— Кто подменяет на дворе? — спросил он.
— Палка.
Димс кивнул. Палке было всего шестнадцать, но он из первоначальной бригады, так что надежный. Димс посмотрел на часы. Рано, всего одиннадцать. Обычные покупатели не являлись к флагштоку до полудня, так что у Димса оставалось время распределить дозорных на четырех зданиях вокруг двора, чтобы высматривать копов или подавать сигналы руками.
— Кто на шухере на девятом? — спросил Димс.
— Девятом?
— Да, девятом.
— Сейчас никого.
— Ну поставь кого-нибудь на шухер.
— На фига? Оттуда не видно двор с флагштоком.
— Я хочу, чтобы они там ждали муравьев.
Пацаны уставились на него с непониманием.
— Муравьев? — переспросил Лампочка. — В смысле тех муравьев, которые приходили и с которыми мы играли…
— А я как сказал, блин? Да, гребаных муравьев…
Димс осекся, когда открылась дверь. В спальню вошла мать со стаканом воды и пригоршней таблеток. Поставила на тумбочку рядом с кроватью, бросила взгляд на него и двоих ребят и удалилась, не сказав ни слова. Она не сказала ему и пяти слов с тех пор, как три дня назад он выписался из больницы. С другой стороны, она и так ему и пяти слов не говорила, не больше чем: «Молюсь, чтобы ты изменился».
