Заняться на крохотном астероиде, где разместилась станция, было решительно нечем. За пару часов я наизусть выучила не только ее планировку, но и все развешанные на стенах инструкции для персонала и клиентов. Работники были, в основном, негуманоидами, все попытки завязать с ними разговор разбились о стену каменного равнодушия. Никто не обращал на меня ни малейшего внимания. Одни были заняты обслуживанием механизмов, другие коротали время, зачарованно уставившись на колеблющиеся голографические фигуры, которые бродили тут же и скрипуче изъяснялись на каркающем лимбийском наречии. От нечего делать я стала прислушиваться — какая-никакая, а языковая практика, но вскоре поняла, что это типичная мыльная опера, где мучительно выясняют сложные отношения медузоподобные красавчики, и затосковала вконец.
Так что надсадный рев идущего на посадку древнего рыдвана показался мне чуть ли не райской музыкой. Я уже обрадовалась бы и распоследнему мусоровозу, только бы убраться из эпицентра лимбийских мыльных страстей, где склизкие герои битый час спорили, кому из них следует перейти в женский пол пятой конфигурации дабы снести яйцо для пятиюродного дяди-короля. Местный диспетчер, разинув добрый десяток ртов, пялился на действо, мечтая, должно быть, выяснить, почему же сам дядя не желает стать тетей, хотя как раз наступил период его новой инициации. Убедившись, что оторвать чужака от этакой интрижищи не в человеческих силах, я живо облачилась в термокостюм и двинула на летное поле.
В лицо ударил ураганный ветер вперемешку с грязью и чем-то вроде снежной крупы, и я надвинула на лицо прозрачное забрало шлема, высматривая прибывший, по всей видимости, по мою душу раздолбанный транспорт. Однако на закопченной огнем дюз площадке стоял, сотрясаясь, точно больной в приступе космической малярии, вовсе не мусоровоз. Пожалуй, то был раритет покруче. Помнится, в семейном альбоме имеется снимок прадедушки, прилетевшего в числе первых исследователей открывать наш мирок. Вот он там стоит в аккурат на фоне подобной машины. Только и дед, и эта древность на фото еще молоды и не разваливаются на части.
Хотя ляпни я такое при самом пращуре — не сносить бы мне ягодиц. Прадед-то мой жив-здоров, и еще не было случая, чтобы, зарулив в наше захолустье, он не гонялся за мной с выломанным из живой изгороди прутом, приговаривая, мол, предки знали толк в воспитании, и добрая розга ни одного ребенка еще не испортила. Он и на прошлых летних каникулах не преминул устроить традиционный забег, и плевать дедуля хотел на то, что я давно никакой не ребенок, учусь в Космической Академии и вообще мне почти покатил аж третий десяток стандартных земных лет.
