– Не понимаю, как это писать! – Я со всей злостью засадил очередной «снежок» из бумаги в корзину.
– А что у тебя? – Витя посмотрел мои расшифровки. – Фестиваль дружбы? Эдик, да что там писать?!
– В то-то и дело! – Я готов был взорваться. – Что писать?
Это был мой первый крупный репортаж. Фестиваль дружбы молодежи Таджикистана и Узбекистана. На границу двух республик приезжали молодые парни и девушки. Предполагалось, что они будут рассказывать друг другу, как чудесно им живется при советском строе. И дружить.
А теперь представьте: ограниченная территория. Двести молодых девушек и парней. Горячая кровь. Какая может быть дружба? Фестиваль стал гимном алкоголю, марихуане и плотской любви. Особо утонченные личности предпочитали крутить романы, но и те активно переходили в горизонтальную плоскость. Что из этого можно было взять в статью партийной газеты, я не представлял.
– Ну что у тебя, фантазия не работает? – Витя Тихонов удивился моей недогадливости. – Ты представь, как этот фестиваль выглядел бы, если бы прошел так, как его задумывали организаторы! Вообрази!
Я пофантазировал. И стал не описывать реальность, а формировать ее. «Наформировал» на газетную полосу – легко и непринужденно. На следующий день моя статья висела на доске лучших материалов. И каждый из нас понимал: она не имеет ничего общего с тем, что происходило на фестивале. И каждый думал: так и должно быть.
Вообще редакция наша была удивительно молодежной и незашоренной. В обычной жизни ребята словно бы все понимали. Но как только садились писать статьи – словно тумблер переключался.
Я проработал репортером несколько месяцев и понял: не могу. Больше не могу формировать реальность. Постучался в кабинет главного редактора.
– Лев Юрьевич? – заглянул, одновременно спрашивая разрешения войти.
Лев Юрьевич Корсунский встал из-за стола, хромая, подошел ко мне:
– Что-то важное?
Ему было 36 лет. Среди нас, 20-30-летних, он выглядел мастодонтом. Его хромота была прямым следствием его же работы: однажды Корсунский написал разоблачительную статью об узбекской мафии. Ее пропустили в газету – и Лев Юрьевич не остался безнаказанным. Мафия не простила – простреленная нога каждый день напоминала о том, какой опасной может быть работа советского репортера.
– Лев Юрьевич… – Я на секунду замолчал. – Наверное, я уйду из редакции. Не могу больше писать про придуманную жизнь.
Он облокотился на стул, отвернулся к окну. Потом повернулся резко:
