Легла Наталья поздно. Сначала стирала все Людмилкины вещи, отводя душу в самой что ни на есть забористой ругани, поминая Галину. Сушить повесила в ванной прямо на извилистые трубы полотенцесушителя, иначе до утра не просохнет. Заглядывала в спальню проверить девочку. Вроде всё в порядке. Люся сладко спала, раскинувшись на широкой кровати. Ночник, оставленный на всякий случай, мягко освещал аккуратный носик и красиво отбрасывал тень от ресниц на щёки. Хорошенькая такая – умилилась Наташа. Себе она постелила на диване в гостиной, но под утро услышала быстрый топот и громкий шёпот племянницы.
– Таша, к тебе хочу, – забралась под плед, не дожидаясь ответа, и прижалась к тёте.
– В туалет не надо тебе? – так же шёпотом спросила Наталья.
– Не-а, я уже сикала, когда ты спала. И за шарик тянула, чтобы вода лилась, – сонно пробормотала девочка.
Ну и хорошо. Сказать откровенно, Наташа побаивалась, что племянница не отважится в темноте да в незнакомой квартире на поход в туалет. И ждёт кровать наводнение, а клеёнку она положить не догадалась. Да чего уж, врасплох всё вышло. Лежать было тесно. Наталья была женщиной крупной, рослой и теперь прижималась изо всех сил к спинке дивана, обхватив Люсю одной рукой, чтобы не свалилась на пол. От волос племянницы пахло шампунем и чем-то тонким, не имеющим названия – ребятёнком маленьким, что ли? Вспомнилось, как засыпала в обнимку с Андрюшей. Сколько ему тогда было? Меньше годика, наверное, у него очередной зуб резался, плакал всё время. И она, восьмилетняя девочка, согнувшись в три погибели, таскала его на руках. Укачивала и ревела с братишкой за компанию. От страха, что болеет – раз голова горячая – и теперь наверняка умрёт, потому что она не знает, что с ним делать. Кажется, именно в тот раз Наталья впервые испытала ненависть к собственным родителям, особенно к матери. Чётко врезалось в память, как побежала к ней и, размазывая слёзы, просила сделать что-нибудь для братишки. А мать с размаху ударила её по щеке. Застолью помешала. Они пили, пили всегда, сколько она их помнила. Теперь, оглядываясь назад, чего откровенно говоря, Наталья делать не любила, она с горечью поняла, что стойкую ненависть, которую почувствовала тогда, пронесла через всю жизнь. И, узнав о смерти родителей, даже на секундочку не расстроилась, не пожалела. Вычеркнула их из жизни, из своей и Андрюшиной. И каждая нерадивая мать вызывала в ней жгучее раздражение – аж пальцы подрагивали и немели губы. Старики говорят, что надо уметь прощать. Наталья прощать так и не научилась. Может, за эту самую злость Бог – если он и вправду существует – не дал ей детей. Да чего уж, и не наказание это было вовсе, то же ещё придумала! Проблема по-женски появилась, скорее всего, когда убежала с маленьким братом зимой посреди ночи. Мальчика догадалась в плохонькое одеяло завернуть, а сама осталась в резиновых сапогах на голые ноги. Значит, опять её жизнь испорчена по вине отца с матерью, стало быть, нет им прощения даже на том свете.
