Бабушка же очень не любила, когда отвергали её стряпню, и потому сразу перешла в наступление:
– Не жнём, не сеем… – скрипуче начала она, – ещё и нос воротим! Повозились бы на кухне с моё!
Мама заморгала и непонимающе посмотрела сквозь неё.
– О чём это Вы?
– Да всё о том же! – процедила Бабушка сквозь зубы. – Знаете ли вы, милочка, сколько времени и сил уходит на то, чтобы содержать такой огромный дом в порядке?!
Мама не знала. Её это вообще не интересовало… Она была человеком воздушным, романтическим, и обыденные вещи её не занимали. Она их просто не замечала.
– Ах, бросьте! Опять Вы за своё! – досадливо отмахнулась она, становясь на цыпочки и делая «па»: мыслями она уже была совсем в других мирах.
Надо сказать, что Мама несколько неудачно выбрала место для разминки, и потому поддала ногой стол. Фарфоровый кофейник нервно вздрогнул и брякнулся в обморок. На пол, конечно.
– Между прочим, это – вельдокская глина! – рассердилась Бабушка. – Я уж не говорю о том, что сервиз этот был подарен мне ко дню свадьбы вдовствующей Королевой!
– Надо же, какое старьё! – парировала Мама. – Ну, так продайте его в Музей и на вырученные деньги наймите служанку! – с этими словами Мама запрыгала дальше, напевая: – Там-па-па-па-пам…
Спор о прислуге был давним и серьёзным. Собственно, артачилась по этому поводу только сама Бабушка: то она заявляла, что ей нужна помощница, то говорила, что они не могут себе этого позволить; в следующий раз она кричала, что они вполне могут завести хоть дюжину слуг разом, но разве найдешь сегодня приличную прислугу? – а она не допустит в свой дом кого попало! У них был приходящий садовник, да один из постоянно живущих в Замке дальних родственников – страстный лошадник – добровольно исполнял роль конюха. Случалось, нанимали всё-таки иногда служанок, но они не уживались с Бабушкой.
– Тогда давайте уж и няньку детям заведём! – добавила Бабушка. – Пусть все знают, что в нашей семье за ними некому присмотреть!
– Как некому? – удивилась Мама, тяжело приземляясь возле шкафа с посудой. В шкафу что-то тоненько звякнуло. – А вы?
– Простите великодушно, я уже старовата за ними бегать!
– Разве это так трудно? – неуверенно возразила Мама.
Ее представление о том, что такое «дети», было весьма приблизительным: кружева, бантики, крошечные ручонки, запах молока…
– Их у вас трое, мадам! Тро-е!.. Причем Рио стоит десятерых!
Мама надула губки. Её глаза подозрительно заблестели:
– Меня здесь никогда никто не понимал! – заявила она трагическим голосом. – Вам не объять моей души! – подобно многим творческим личностям, она любила при случае пожаловаться на одиночество и непонимание. – Мне душно здесь! Мне тесно!.. – и с этими словами упорхнула в окно. Такое с ней случалось иногда…
