Дадуа распорядился, как всегда, мудро. С ведьмой провели беседу и предупредили о том, что отныне за ней будут неустанно следить офицеры Бесогона. Конько клятвенно обещала завязать с темным прошлым и никогда не баловаться бесовщиной. Думаю, она сдержала свое слово. Во всяком случае, больше мы ею не занимались. Слышал, что Чертычихе с дочкой дали комнату в общежитии. Ярославу трудоустроили на Трехгорку, а ее девочку записали в фабричную школу.
Жизнь простой советской труженицы оказалось ведьме не по нутру. Она начала пить, стала быстро стареть и вскоре умерла, дочь жива до сих пор. Она давно выросла, закончила текстильный техникум, создала свою семью, о темном прошлом матери ничего не знает.
Так и закончилась эта история.
Кстати, сведения о полковнике Юрасине я все же запросил. Был такой офицер, но служил он еще в царской армии. Незадолго до революции воинская часть Юрасина стояла в районе Граличей. Сейчас от места расположения того полка ничего не осталось, лишь заброшенный дом, в котором квартировал полковник со своей молодой женой.
Из архивных материалов следовало, что Юрасин совершил кражу средств из полковой кассы, но был изобличен, не вынес позора и покончил собой. Повесился в собственном доме. В деле содержались показания сослуживцев полковника. Все они утверждали, что Юрасин пошел на преступление из-за своей красавицы жены. Де, именно она мотовка и кокетка довела честного служаку до такого некрасивого поступка, а сама, получив денежки, покинула местное захолустье и исчезла в неизвестном направлении. В деле содержалась старая, затертая до дыр фотография жены полковника. Нужно ли говорить, что на ней Ярослава Конько была изображена в том же самом привлекательном обличье, в коем эта коварная особа являлась и мне в первые часы моего пребывания в Граличах?
«Брюсовы Письмена» (рассказ старшего лейтенанта МГБ Саввы Сорокина)
Последний месяц победного 45-го выдался в Москве вьюжным и холодным. Я блуждал по району возле Сухаревой башни, заглядывая во все дворы и переулки. В этот ночной час я поднял воротник своей шинели и поглубже нахлобучил форменную фуражку.
Холодно! А ночью холодно особенно! Вот так я хожу уже почти три недели по опостылевшей декабрьской стуже. С той самой поры, когда на пороге кабинета нашего шефа Вахтанга Георгиевича Дадуа возник начальник местного отделения милиции майор Фрол Иванович Степанчиков. Я как раз был в кабинете Вахтанга и уже собирался уходить, но Дадуа велел мне остаться.
