Ирий поворачивался медленно, скользя по своей долгой орбите вокруг двух солнц. На востоке мрак ночи уже рассеивался. Занимался бледно-лиловый рассвет. Голубоватые лучи маленькой Зари – молодой и холодной звезды, – уже осветил верхушки небоскребов. Полумесяц Велеса катился к северо-западу, прогоняя с небосвода яркие звезды. Природа замерла в предрассветной лиловой мгле. Птицы притаились в своих гнездах. Утомленные долгой ночью развлечений туристы расползлись по номерам. Даже океан прекратил свое обычное волнение, почти бесшумно колыхая водами. Ещё несколько мгновений, и лучи Зари пробьют толщу густой атмосферы, и Нагой очнется, заживет своей привычной суетой.
Ян держал на коленях голову Майки, утомившейся от мучительно долгого ожидания. Она заснула и выглядела такой трогательной, беззащитной маленькой девочкой.
Роман не появлялся. Он просил верить ему, но разве Ян может?! И должен ли? Что если де Сант Эдаль готовит ловушку? Инспектор чувствовал, что необходимо действовать. Но, привыкший полагаться на эгоцентричного и самовлюбленного, но все же умного напарника, растерялся и не знал, как следует поступить. Дожидаться?
Свет Зари проник сквозь розу в собор. Майка проснулась и, потягиваясь, нежно улыбнулась своему спасителю. Они ненадолго покинули своё убежище, чтобы позавтракать, после чего вернулись в пустующий собор.
– Значит, на этом ультрофоне есть все, чтобы посадить Вола? – спросила Майка, глядя на Яна большими и чистыми глазами.
– Он так сказал. Мой напарник.
Майка долгим изучающим взглядом смотрела в лицо Яна.
– Ты все ещё ему веришь? – спросила она. – Он мог обмануть тебя. Кстати, кто он такой?
– Он совершенный негодяй, – не раздумывая ответил Ян.
Майка засмеялась.
– Это правда! – продолжал Ян, тоже немного посмеиваясь. – Но мы прошли с ним через многое, так что я верю ему. Мне хочется ему верить.
– Почему–то я понимаю тебя, – Майка потрепала Яна по волосам, провела горячей ладонью по лицу и поцеловала в губы.
Они сидели под куполом собора, их шепот разносился по пустому залу порханьем тысяч бабочек. Величественное рукотворное изваяние из мрачных каменистых пород хранило многовековое тяжелое молчание. Архитектурные изыски интерьера нависали над пустыми креслами, подавляя своими важностью и тяжеловесностью всякое своемыслие.
В старину людям тяжело приходилось. Посещая подобные заведения сызмальства, сознание человека привыкало быть должным, быть обязанным, быть греховным и быть готовым просить прощение за все. Давление, которое оказывают на хрупкую человечью душу острые своды собора, нависающий купол, высокие колонны, массивные каменные фигуры людей с гневными и пронзительными взглядами… Давление это губит норов, тягу к познанию, противостояние слепым подражанию и верованию. Сознание истязается тяжестью навязанной греховности и теряет свое свободолюбие. Человек становиться смиренным, всегда готовым соглашаться со своим хозяином и, в итоге, оказывается марионеткой в руках искусных кукловодов в дорогих золоченых мантиях, потрясавших тяжеловесными распятиями.
