Слова Приора запали глубоко в душу. «Я болел туберкулезом… Где бы теперь были все мои стихи и поэмы?» Этот огромный, но такой смиренный человек был одним из величайших поэтов. Китс тоже был туберкулезником. «А какая, в общем-то, польза от поэтов? – промелькнула у Уолтона в голове дикая мысль, и он тут же ответил себе: – А какая вообще польза от чего бы то ни было? Китс, Шекспир, Эллиот, Йитс, Донн, Паунд, Мэтьюз… и Приор. Насколько жизнь была бы скучнее без них…» Уолтон представил себе книжную полку – единственную книжную полку в тесной клетушке своей однокомнатной квартиры.
Спина его покрылась потом, когда он внезапно понял, что незаметно для себя принял решение.
Уолтон нисколько не сомневался, что этот шаг будет стоить ему должности, если он, конечно, позволит себя поймать. К тому же в соответствии с Законом о Выравнивании такой поступок является уголовным преступлением.
Но ведь один ребенок значит ничтожно мало. Только один.
Ребенок Приора.
Дрожащими пальцами он включил интерком и сказал секретарше:
– Если мне будут звонить, примите сообщения. Я оставляю кабинет на полчаса.
Уолтон вышел из кабинета и украдкой огляделся. В приемной царила обычная деловая суматоха: полдесятка девушек отвечали на телефонные звонки, вскрывали письма, занимались согласованием различных вопросов, относящихся к деятельности столь важного и ответственного учреждения.
Уолтон быстро проскользнул мимо них в коридор.
Испытываемый им страх стянул желудок тугим узлом, пока он шел к лифту. Давали себя знать шесть недель волнений, шесть недель напряженной работы, прошедших с тех пор, как был организован ВЫНАС, с тех пор, как старик Фиц-Моэм уговорил его занять второй по значимости пост в этом учреждении… И вот теперь – настоящий бунт… А как иначе назвать то, что он задумал совершить? Хотя, по правде говоря, не так уж велик бунт пощадить одного-единственного ребенка, но Уолтон понимал, что, поступая таким образом, он наносит сокрушительный удар по самим основам, на которых зиждется ВЫНАС, удар, равный по силе отмене всего Закона о Выравнивании.
«Только одно прегрешение, – твердо пообещал он самому себе. – Пощажу ребенка Приора, а после – ни на шаг от закона».
Уолтон нажал кнопку вызова и посмотрел на световое табло. Кабина лифта уже начала подниматься. Клиника, куда направился Уолтон, размещалась на двадцатом этаже.
– Рой.
Услышав тихий голос у себя за спиной, Уолтон едва не подпрыгнул от неожиданности. Затем он взял себя в руки и, стараясь принять непринужденный вид, обернулся. Перед ним стоял сам директор.
