– Ты ни хрена не занимался им! – кричала мать. Ее визг пронзал холодный воздух квартиры. Дальше Ликас не разбирал. Ему хотелось пить, но встать, чтобы не наткнуться на родителей, он не мог. Вчера он был пьяным впервые и теперь впервые ощущал все прелести похмелья. Голова готова была лопнуть, и эти крики, эти звуки ударов… Ликас не знал, сколько сейчас времени, его кушетка стояла в коридоре однушки, окон не было, часов тоже. Синтетическое одеяло верблюжьего цвета пахло потом и грязью. В юности мир окрашен контрастными цветами. Нищета, грязь, запахи бедности штемпелем пропечатывали память. «Плечо. Почему так болит плечо?» Он высунулся из-под одеяла, осмотрел руку. Во все плечо растеклась багровая гематома. Он ума не мог приложить, откуда она. Дорогу домой Ликас не помнил. Возможно, упал, или когда дрались с Йонасом. Но он был почти уверен, что это ударила мать. Так оно и было. Когда Ликас притащился, мать стояла со сломанной деревянной полкой, пытаясь ее приделать к стене…
* * *
Белая изморозь замерла в безветрии. Маленькое кафе открылось на перекрестке. Оно светилось огоньками бумажных плафонов, недоступное Ликасу. Утро. Пронизывающее влажностью раннее утро. Сегодня воскресенье. Школа закрыта. Ликас ушел из дома рано, буркнул, что их везут на экскурсию. Не было сил оставаться дома с отцом и матерью.
Теперь он один бродил в своей тоненькой черной курточке по спящему району. Булочная сегодня не откроется. Симонас больше не пустит в гараж. Так деревья живут под открытым небом. Они тянут вверх мокрые черные руки, ловя ими холод.
Ликас наткнулся на машину такси во дворе. «Такси… Ничего себе. Кто-то ездит на такси, да еще в такое время». Он сел поодаль на детской площадке, чтобы понаблюдать за тем, кто сядет в машину.
Минут через семь из подъезда вышел Альгирдас. Альгирдас! Взрослый красивый парень с тонкими паучьими руками неимоверной силы, с которым они, бывало, дрались, который иногда позволял себе участвовать в забавах нищих ребят из русской школы. Сам он учился в литовской. Ему, наверно, пятнадцать или шестнадцать лет. Он нес кожаный дорожный чемодан, а за ним шла мать. Стройная изящная литовка с благородными чертами лица. На ней было лилово-дымчатое пальто, сапожки на каблуках. «Наверное, вся моя жизнь стоит дешевле, чем это пальто. Почему все, что со мной ни происходит, превращается в пытку? Почему моя мать – страшная тупая корова, отец – нищий полоумный дегенерат? Бабушка только… У меня есть бабушка в Москве. Вот бы к ней…»
