Исследователь, немного поколебавшись, выстрелил в сердце оставшемуся испытуемому, его последними словами были: «Так… близко… к свободе…».
Пленка закончила свое вещание.
– Ты зачем мне эту тошнотворную историю дал послушать? – уже не сдерживаясь, обратился Мирон к «голосу». – Что я должен был из нее извлечь? Как ты свихнулся, слушая такое, и начал убивать, потрошить ни в чём не повинных людей?!
Вдруг свет вырубился, и снова наступила «свобода», о которой шла речь в хронометраже повествования со старой аудиопленки.
Буквально через минуту на одном из верхних этажей зажегся единственный свет, и голос произнес: «Поднимайся!»
***
– Значит, ты Герман? – суетливо спросил незнакомец.
– Да! – немного нервничая, ответил парень.
– Выходи сейчас из клуба, пройдешь мимо стоянки и во двор, увидишь синий Subaru Impreza. Я следом за тобой подойду. Особо не рисуйся.
– А у тебя что, с собой нет?! На хера я пойду круги наматывать?! Встреча договорная, товар должен при себе держать! – проявив дерзость, возмутился Герман.
– Скачков не соскочит! Будь уверен! – это была его коронная фраза, которую он использовал в подобных случаях.
Получив еще рекомендации, как более незаметно пройти, недовольный Герман отправился к указанному месту.
Скачков, выждав время и успев закинуться крупной круглой таблеткой, отправился за ним, но чуть иным маршрутом. Не более чем через пять минут они оба встретились у синего автомобиля.
При таких встречах разговор не ведется, чем меньше знают друг о друге, тем безопаснее сделка. Курьер достал из машины сверток. Развернул его, зажав в руке длинный колющий предмет. Резко повернулся к Герману и нанес ему удар в область печени, с трудом вынимая предмет обратно…
– Через океан плывет великан, а ус во рту скрывает… – хладнокровно сказал убийца.
***
На дне огромного бункера, словно на глубине пересохшего колодца, Мирон ощущал себя лягушонком, маленьким и беспомощным, потерявшимся, но с огромным желанием вернуться домой. Ситуация катастрофически вышла из-под контроля. Он поднимался к очевидной, подстерегающей его смертельной опасности.
Было такое ощущение, что он снова в проекции иллюзорного мира, игровой вымышленной вселенной, где «Девять пляшущих мужчин» – словно девять потраченных в ходе игры фишек. Где каждая фишка – это одна жизнь.
Мирон при подъеме не вел подсчет этажности пройденных лестничных пролетов. Возможно, он как раз был на девятом этаже. Пусть это и не так, но мысль давала надежду. Число девять стало для него пожизненным проклятием, но, возможно, оно окажется спасением.
