– Как ты можешь следить за ребенком, если все время сидишь в своей мастерской?
– Очень просто, Мишель сидит вместе со мной. Я учу его рисовать. У парня, между прочим, большие способности к рисованию, это так, просто к твоему сведению.
– Ты учишь его рисовать? Не иначе как стадо верблюдов где-то сдохло. А тебе не приходило в голову, что учительницам тоже может угрожать опасность?
– Представь себе, приходило. У Павла любовь со Светланой Леонидовной, так что за нее я спокоен, Павел с нее глаз не спускает, а Валентину Васильевну я одну никуда не отпускаю. Когда я занимаюсь с Мишелем, я прошу ее побыть с нами, она сидит в кресле и читает свои любимые детективы.
– Ты пускаешь Валентину Васильевну в мастерскую?
– Да, папа, она мне совсем не мешает, а когда Мишель меня не слушается, он часто не хочет слушать мои объяснения, она нам помогает не рассориться. Мишель ее очень уважает.
– Я ничего не понимаю. Ты меня, родного отца, в свою мастерскую не всегда пускаешь, а тут – постороннюю учительницу…
– Папа, я не хочу, чтобы ты делал какие-то выводы, что-то планировал, но я должен тебе признаться, что люблю Валентину Васильевну, очень люблю. Совершенно безнадежно, но люблю, и я, поверь, забочусь о ее безопасности.
– Почему ты думаешь, что все безнадежно? У нее есть жених?
– Дело не в Валечке, дело во мне, я не создан для семейной жизни. Жаклин тогда мне сказала, что это я виноват, что у нее появился любовник. Я не переживу, если любовник появится у Валечки, и потом, сам посуди, разве можно меня полюбить? Я же абсолютно скучная личность, совершенно не красавец мужчина.
Первый раз в жизни я грязно выругался матом.
– Что еще могла внушить тебе эта шлюха? Она же себя уже графиней считала, а тут вдруг такой облом – ты с крючка сорвался.
– Папа, откуда ты знаешь такие слова? Ты что, умеешь материться?
– Представь себе, умею. От деда научился, он был в этом деле виртуоз, он же в детстве успел в Сосновске пожить. Всю жизнь вернуться хотел. В Сосновке мечтал еще раз искупаться, по полю босиком походить. Францию и большевиков он ненавидел, клял и от бессилия матерился. Я мальчишкой подслушивал, как он ругается. Отец меня как-то застукал и наказал. Но все слова я очень хорошо запомнил.
– Ты такой рафинированный аристократ, никогда не думал, что ты умеешь ругаться.
– Это моя ошибка, что я слишком рафинированный. Надо было вас с Сержем в детстве драть, может быть, Серж бы в живых остался, а у тебя в мозгах посветлее бы было.
