– Моя сигара не раздражает вас, мисс Морли? – спросил он, вынимая ее изо рта.
– Вовсе нет, курите, пожалуйста. Я только подошла взглянуть на закат. Какой чудесный вечер!
– Да-да, конечно, – ответил он нетерпеливо. – И все же такой длинный, такой длинный! Еще десять бесконечных дней и десять утомительных ночей прежде, чем мы причалим.
– Да, – промолвила, вздохнув, мисс Морли. – Вы хотите, чтобы время бежало быстрее?
– Хочу ли я? – вскричал Джордж. – А вы разве нет?
– Едва ли.
– Но разве в Англии нет никого, кого вы любите? Разве никто не ждет вашего приезда?
– Я надеюсь на это, – мрачно ответила она. Некоторое время они молчали, он курил сигару с яростным нетерпением, как будто своим беспокойством мог ускорить ход судна, она смотрела на угасающий свет грустными голубыми глазами; глазами, поблекшими от чтения книг с мелким шрифтом и точной швейной работы; глазами, которые, возможно, поблекли от слез, тайно пролитых в безмолвные часы одиноких ночей.
– Взгляните! – неожиданно воскликнул Джордж, указывая в другую сторону, чем та, куда смотрела мисс Морли. – Там новая луна.
Она подняла глаза к бледному серпу молодого месяца, сама почти такая же бледная и безжизненная.
– Мы увидели его в первый раз. Нужно загадать желание! – сказал Джордж. – Я знаю, чего хочу.
– Чего?
– Чтобы мы быстрее добрались до дома.
– А я хочу, чтобы нас не постигло разочарование, когда мы туда доберемся, – печально ответила гувернантка.
– Разочарование!
Он вздрогнул, как будто его ударили, и спросил, что она имела в виду.
– Я имею в виду следующее, – она говорила быстро, с беспокойным движением своих тонких пальцев. – Я хочу сказать, что по мере завершения этого долгого путешествия, надежда угасает в моем сердце: меня охватывает болезненный страх, что в конце не все будет благополучно. Чувства человека, с которым я должна встретиться, могли измениться; или он мог сохранить свое чувство до того момента, когда увидит меня, и затем в мгновение ока утратить его при виде моего бледного изможденного лица, а ведь меня считали хорошенькой, мистер Толбойс, когда я уплывала в Сидней пятнадцать лет назад; или жизнь могла сделать его корыстным и эгоистичным, и он мог желать встречи со мной только из-за тех сбережений, что я сделала за пятнадцать лет. Опять же, он мог умереть. Он мог быть вполне здоров еще за неделю до нашего прибытия, а в эти последние дни мог подхватить лихорадку и умереть за час до того, как наш корабль бросит якорь. Я все думаю об этом, мистер Толбойс, эти сцены мучительно проносятся в моем воображении по двадцать раз за день. Двадцать раз в день! – повторила она. – Да что там, по тысяче раз в день.
