– Все-таки трое их было… Давай ремень и рукавицу. Быстро вяжем их и уходим.
Они связали двух оставшихся в живых немцев. Офицер, судя по погонам – капитан, первым пришел в себя и зло зыркал на них глазами. Рядовой, с которым столь жестоко обошелся Ушаков, тихо стонал сквозь засунутую в рот рукавицу.
– Ну что, падла? Сам пойдешь, или как обычно? – спросил у офицера ефрейтор. – Комм! Ферштейн?
Тот замотал головой.
– Понятненько…
Макаров без размаха вогнал немцу в солнечное сплетение кулак, вскинул на плечо согнувшееся тело и пошел к выходу. Следом Ушаков за воротник шинели тащил солдата.
– Петрович, принимай. Двоих взяли.
* * *
– Мы потом до утра в подбитом танке сидели, а потом снова до ночи. Фрицы пропажу обнаружили и начали садить минами по нейтралке. Всю ночь наугад стреляли и ракеты пускали, только днем успокоились. На следующую ночь к своим выползли. Потом каждому отпуск дали от комдива, пять суток. Петровичу “Красную звезду” пообещали, но он так ее и не увидел. Наверное кто-то из штабных сейчас ту “звездочку” носит. А нам с Макарычем – медали.
– И на груди его могучей одна медаль висела кучей!
Солдаты рассмеялись. Разведчик обиделся.
– Ты ее заслужи сначала!
– У него две, – сказал молчавший до того лейтенант-танкист. – И “Слава” третьей степени.
– Да ты что!? Давай, рассказывай, как оно было и за что дали.
Наводчик посмотрел в сторону склонявшегося к закату солнца, помешал палкой угли в костре и начал рассказывать…
Чем хорошо в пехоте? Пехотинец все свое таскает на себе. Шинель, лопатка, винтовка, патроны – встал и пошел. Больше, чем ты унесешь, на тебя никто не навьючит. Конечно тридцать километров на своих ногах – не сахар, но такое все-же не так часто бывает. Как учит военная наука, пехота – единственный род войск, который может воевать без поддержки других родов. Даже кавалерия – и та требует подвоза корма для лошадей, а советский (если по-честному, то и немецкий) солдат и в этом не нуждается. В корме то есть. Ему можно выдать пять банок американской тушенки и этого хватит на неделю (опять же, если по-честному: пять банок на неделю – невиданная роскошь), но не вздумайте зажимать в наступлении водку!
И это второе, что хорошо: водку дают. Это еще с финской повелось и приказ этот издали по предложению наркома Ворошилова. В финскую к водке еще полсотни граммов сала давали. Нынче “наркомовские” наливают только тем, кто в наступление идет, но это уже положняк. Попробуй, не налей! Солдаты могут и вломить старшине, если зажмет. А поскольку без потерь в наступлении не обходится, то беленькой приходится гораздо больше, чем по сто граммов на душу окопного населения. После тяжелых боев даже солдатские вши – и те пьяные ходят.
