Я сжала его руку.
— Ты был просто ребенок. Это не твоя вина.
— Многие из них говорили то же самое, но я до сих пор ищу ее, — его голос был наполнен волнением. — В кошмарных снах я вижу ужас в глазах Орена, когда зверь тащит его.
Ко мне пришло осознание. Я направляюсь в место, где живут эти существа. Если они узнают, кто я, они убьют меня. Я иду на смерть.
Мой рот пересох.
— Я боюсь, — прохрипела я, глотая ком в горле.
Время застыло, когда он смотрел на меня, его темные глаза были наполнены страданием.
— Джиа, — сказал он, наконец, мягким голосом. Его лицо было в нескольких дюймах от моего собственного. От него пахло кожей и мылом. Его губы были плотно сжаты, от чего на щеках появились ямочки, когда он улыбнулся.
Я сосредоточилась на его губах. Мое сердце бешено колотилось, когда его рука обернулась вокруг меня, и я очутилась в объятьях, чувствуя тепло его тела. Мое сердце было готово выскочить из груди. Он прижался щекой к моей голове, и его теплое дыхание скользнуло по моим волосам.
Что-то коснулось моей ноги, напугав меня. Я отскочила от него, балансируя на краю лестничной клетки. Он поймал меня прежде, чем я упала, выронив свой световой шар, который держал на ладони. Тот взорвался, выпуская маленькие порывы ветра.
Он рассмеялся.
— Ты опасная.
— Оу, — огрызнулась я, хватаясь за ногу.
— С тобой все в порядке?
— Что-то коснулось моей ноги, — сказала я. — Потянув за шнурки. Это было что-то слишком большое, чтобы быть крысой.
— Крысы здесь довольно огромны. Они живут здесь в течение многих столетий. Они не навредят тебе.
— Говори о себе. — Я огляделась вокруг ног.
Он усмехнулся.
— Мы должны догнать остальных. — Он схватил меня за руку и перевернул ладонью вверх. — Это магия, выпускающая свет земли.
— Да, я слышала, что вы говорите. «Luce», верно?
— Правильно. Очисти свой разум и думай только о свете.
— Подожди. Как? Я не могу.
Он прижал палец к моим губам, чтобы я замолчала. Его красивый жест, заставил бабочек трепетать в моем животе.
— Мы не узнаем, пока ты не попробуешь, — сказал он.
Думать о чем-нибудь кроме Арика было сложно. Но бабушкина лампа с тремя витражными попугаями, взгромоздившимися на бронзовых прутьях, пришли мне на ум. Это была лампа на которую я смотрела во время одной из моих многочисленных попыток зажечь свет, и у меня получалось создавать золотое мерцание на моих ладонях. Эта лампа очаровывала меня, потому что когда она загоралась, попугаи становились призмой, отбрасывая радугу на соседней стене.
