— Если разберёшься, любая загадка проста. Я вспомнил, европейцы это природное явление называют дыханием моря.
— Дыхание моря… Я согласен, хоть и не связан с Европой. Мои предки жили у Великих озёр и берегов рек. Интересно, на озёрах есть такое? А море, по-моему, живое. Потому и дыхание.
— Мы с тобой поэтами станем в новой квартире, — улыбнулся Барт, — Тут чувствуется какой-то резонанс, — мысль мелькнёт, и не исчезает, а усиливается…
— Это потому, что мы думаем одинаково. И об одном и том же.
— Об одном?
— Я вижу по твоим глазам, Барт. У всех они, почти у всех, пустые, как у кошек. А у тебя всегда вопрос виден.
— Какой же вопрос? — даже похолодел Эриксон на миг от предположения, что Леран способен заглянуть внутрь его головы.
— Всегда один. Зачем человек на Земле, что с ним будет, если так дальше пойдёт. Что будет со мной, с Ледой, с тобой…
«Однако! — воскликнул про себя Эриксон, — А ведь точно! Нет у меня уверенности в том, что завтра наступит. А если наступит, в том, что будет не хуже сегодня. Юный мудрец учится читать людей по их лицам. То ли ещё будет! Хорошо бы ограничиться одними разочарованиями…»
— Я не философ, Леран. И не священник. Ни на один серьёзный вопрос я не знаю ответа. Моя жизнь, — то светлая полоса, то чёрная. Проходит чёрная, — и я чувствую себя почти счастливым. И думаю: смысл жизни — в отсутствии несчастий.
— А когда кончается светлая полоса, то идёшь в бар, напиваешься и ищешь женщину? — спросил Леран, смотря на него со спокойным ожиданием.
Барт потерял дар речи. Он не знал, что ответить. То ли наивность, то ли жестокость звучала в вопросе Лерана. Впрочем, и то и другое часто неотличимы. Не желая зла, по неведению, можно причинить ближнему столько горя… Неужели Леран ещё не научился видеть силу слов, не замечает граней между добрыми и злыми последствиями своих слов и поступков?
Тут Леран сам заметил бестактность своего замечания и сказал тихо, чуть не шёпотом:
— Прости, Барт. Я не подумал и обидел тебя. Сказанное не связано с моими чувствами. Со мной бывает, я иногда поступаю как компьютер. Самому становится страшно: боюсь, так и не стану настоящим человеком. Таким как ты, как Эрнест или Майкл. Возможно, это потому, что детская память всё ещё не восстановилась. Я совсем не помню Великих озёр. А прожил там почти четырнадцать лет.
— Леран, — Барт понял, что должен попытаться объяснить себя, — Один считавший себя умнее других человек сказал, что людьми руководит принцип удовольствия. Ты знаком с ним, его звали Фрейд. И какое удовольствие он находил в таких открытиях? Бар, выпивка, женщины… Это такие удовольствия, в которых очень быстро разочаровываешься. Трезвость, целомудренность, — вид на медаль с другой стороны. Особой разницы не вижу. Эйфория здоровья или эйфория опьянения, — всё обман! Кто что предпочтёт — вот в чём проблема. А конец один для всех.
