Двойные мосты Венисаны | страница 52
и первое, что она видит, – перекошенное паникой лицо тонущего человека.
Они везде: куда ни повернись, кругом тонут, бьются, пускают изо рта пузыри мужчины и женщины, многие – в военной форме, в сапогах, с тяжелыми арбалетами, которые не дают им подняться на поверхность. Агата видит красивую, полную молодую женщину в пышном платье, обвившем ее ноги: глаза женщины распахнуты в ужасе, руки опущены, с губ слетают пузырьки, и Агата понимает, что эта женщина сдалась, сдалась совсем. Тогда, проклиная все на свете, Агата начинает толкать женщину вверх, вверх, вверх, и женщина, очнувшись, начинает грести руками, помогать Агате, и они, обнявшись, все плывут и плывут, а вода все не кончается и не кончается, и Агата не понимает, где же тротуар и кромка канала, но когда они наконец выныривают на воздух и женщина заходится кашлем, Агата видит перед собой не кромку тротуара, а чей-то балкон.
– Держитесь за решетку! – кричит Агата и снова ныряет, и быстро-быстро плывет вглубь и вперед – ей надо плыть дальше, дальше, к синему лесу Венисфайн, но ее хватает за руку человек в костюме, очки у него нелепо зацепились одной дужкой за жесткие кудрявые волосы и теперь качаются у него над головой, и изо рта у человека вылетает огромный пузырь; глаза его закатываются, и Агата, проклиная все на свете, хватает этого человека одной рукой под мышку, а другой гребет вверх, и они выплывают возле какого-то фонарного столба, и Агата несколько раз толкает этого человека в грудь, чтоб он начал дышать, и напяливает ему на нос его идиотские очки.
Они повсюду, они кричат, они уходят под воду, увлекаемые потоками габо, которым нет до них никакого дела, и Агата толкает их, и захватывает под мышки, и тащит наверх, и пижама ее уже давно разодрана лапами габо и торчащими тут и там осколками раковин, спину страшно ломит, руки болят, одна маленькая девочка, которую Агата тянет наверх чуть ли не за волосы, от страха кусает ее за плечо, и конца этому не видно, и каждого, кого Агата вытаскивает на балкон, или на крышу, или на карниз, она ругает про себя совершенно ужасными словами – просто так, потому что от этого становится легче. Наконец, дотащив до козырька булочной, из окон которой медленной чередой выплывают плюшки и размокшие буханки хлеба, седую женщину, которая, спасибо ей большое, не кусалась и не брыкалась, а помогала изо всех сил, Агата со стоном подтягивается и валится на тот же козырек. «Я сосчитаю до ста и поплыву к Венисфайну, – говорит она себе. – Только к Венисфайну, прямо к Венисфайну, плевать на всех, я поплыву к Венисфайну, вот только сосчитаю до ста», – но все не может и не может заставить себя начать считать. Двое совсем юных парней – наверняка закончили колледжию какой-то год или два назад, Агате они даже кажутся знакомыми, – уже сидят, мокрые и дрожащие, на краю козырька – все карнизы, балконы и крыши, на сколько хватает глаз, облеплены людьми, – и один парень говорит, заикаясь:
