– Простите, капо, – говорит Ульрик очень вежливо и даже заискивающе, – но только мне правда есть до этого дело: нас отправили сюда с лекарствами и Славной Кашей, нам сказали доставить все это караулу, именно караулу Худых ворот, монахи велели нам не возвращаться, пока мы не передадим все, что у нас в рюкзаках, капо Роберто и его солдатам, потому что в Охранном бараке эпидемия чесотки, нам велено близко не подходить, а только передать-то все надо, иначе монахи заставят нас светлить волосы две недели подряд, а от этого на руках волдыри с горошину, так что лучше чесоткой заболеть, и если бы только вы сказали, где нам искать капо Роберто…
В ту же секунду Мелисса изо всех сил бьет Агату в бок. Они договаривались об этом, это знак, Агата знает, что так надо, но удар приходится прямо по ребрам, и ей так больно, а самое обидное – она чувствует, она почти уверена, что Мелисса ждала возможности ударить ее побольнее. У Агаты щиплет в носу, в горле ком, и Агата с изумлением понимает, что припрятанные в обеих варежках половинки луковиц, кажется, не понадобятся ей сейчас: она смотрит на Мелиссу, а Мелисса смотрит на нее, и глаза у Мелиссы холодные, как у капо охранного отряда, и горячие слезы бегут у Агаты по лицу. Стыд поднимается у Агаты в груди, заливает краской щеки, но сейчас Агате не до стыда, и она плачет громче, еще громче, подвывает, размазывая слезы по щекам, и тогда Мелисса, как и было задумано, обнимает ее двумя руками, прижимает к себе и громко и фальшиво утешает, повторяя:
– Ну не плачь, дурочка, не плачь, что ты воешь? Не стыдно тебе перед майстерами солдатами? – и добавляет, обращаясь к охране: – Она у нас, бедняжка, дурочка немая, страсть как боится монахов, а ведь нас накажут, ей-богу, накажут, может, даже плетками побьют, у них плетки из волос, от которых прямо кожа лопается…
– Аааааа! – заливается воем Агата, уткнувшись Мелиссе в плечо, и тут Рита грубо отталкивает их обеих и, изящно покачиваясь, мелкими шажками подходит к стоящему на правом фланге совсем молодому солдату, и кладет ладонь ему на грудь, и Агата, чуть повернув голову, одним глазом видит, как этот темноволосый и белокожий солдатик заливается краской.
– Это правда, что чесотка такая ужасная? – спрашивает Рита, гладя солдатика по плечу. – Говорят, что шрамы от нее никогда не проходят…
Рита переходит к капо, который все еще вглядывается в глубь проспекта, и кончиками пальцев дотрагивается до его щеки.
