Двойные мосты Венисаны | страница 28



Уворачиваясь от чужих локтей, плеч, рюкзаков и чемоданов, Агата несется вниз по лестнице, стараясь не потерять Риту, – и вдруг слышит удивительное: кто-то смеется. В день, когда Агатина команда поднималась с первого этажа на второй, лестница бубнила, кричала и плакала, это Агата запомнила очень хорошо, – и потом, когда навьюченной рюкзаком Агате доводилось оказываться рядом с лестницей, голоса лестницы всегда вели себя именно так: бубнили, кричали и плакали. А сейчас там, внизу, рядом с солдатами, кто-то смеялся – и не один человек, а целая толпа. Даже Рита растеряна и вытягивает шею, пытаясь понять, что происходит. Агата стоит несколькими ступеньками выше, и ей отлично видно, что какая-то сгорбленная, завернутая в серые лохмотья старушка со свалявшимися волосами перебегает от солдата к солдату, пытаясь сунуть им в руки грязный маленький сверток.



– Купи, сыночек! —

очень высоким, дребезжащим голосом выкрикивает старуха. – Отличная рыбка, почти не тухлая, сама поймала, голыми руками из лужи вытащила! Только у вас, солдат, денежка-то и есть, у нас ничего не осталось!

Толпа злобно хохочет, Агата видит, как спины солдат напрягаются, один отодвигает старуху в сторону, но та не сдается и тычет своим отвратительным свертком чуть ли не в лицо другому солдату.

– Купи, сыночек! – приговаривает она. – Отличная рыбка, сама бы ела, да только нам, простым людям, не положено рыбку-то есть, это у вас, солдат, в пайках рыба, а нам теперь рыбки ни купить, ни поймать, ничего, у нас в пайках только сухари да овес – вот, случайно рыбку в луже нашла, да и ту вам принесла!

– Вот я тебя сейчас, старая коза, в тюрьму загоню, – рявкает, не выдержав, один солдат, но из толпы чей-то голос выкрикивает:

– Не смей, скотина, так с ней говорить! Вы сытые, а мы воду с сухарями пьем, и вы же нас еще наверх не пропускаете!

– Это кто сказал? – орет, багровея, солдат и делает три шага вперед. – А ну покажись!

Внезапно в ответ на эти слова что-то вылетает из толпы и бьет солдата по лицу – всего лишь скомканный грязный платок, но солдат приходит в такую ярость, что, ругаясь и орудуя прикладом, начинает расталкивать толпу в поисках виноватого.

– Встать на место! – орет его капо милитатто, но в образовавшуюся брешь уже рвется толпа, и Агата больше не видит Риту, Агата больше не видит, что у нее под ногами, Агату разворачивает и несет прямо на перила лестницы, еще несколько секунд – и ревущая, визжащая толпа, которую безрезультатно пытаются сдержать солдаты, просто размажет Агату о резные перила, – и вдруг чьи-то руки дергают Агату в сторону, дурно пахнущее тело заслоняет ее от толпы и, ободрав Агате щеку, вместе с ней сквозь зазор в резьбе проваливается куда-то вбок, и кубарем катится вниз по снегу, и Агата изо всех сил отбивается, и вдруг ей кажется, что все это уже когда-то было – снег, сугробы, падение, чьи-то сильные руки, – она царапается, кусается, пинается, но ее держат крепко, ей кричат в ухо: