В общем, я была на дне рождения институтской подруги. Тогда мы только три месяца проучились на первом курсе университета. И с вечера, закончившегося довольно поздно, меня пошел провожать студент медицинского института, неведомо как затесавшийся в нашу компанию.
По сравнению со мной он был профессор в делах обольщения и поначалу пытался меня уговорить. Он обрисовал страшную картину, согласно которой, во-первых, я могу так и помереть в девушках, потому что страх перед таким плевым делом сослужит мне плохую службу. Во-вторых, я таки сохраню своё девичество, но попадусь в руки неумёхе, который навек отвратит меня от секса – тогда говорили, интимная жизнь…
Короче, все его увещевания были тщетными, и тогда он попытался взять меня силой…
Не взял. Я была девушкой сильной, и отчаянно сопротивлялась, и у него ничего не получилось. Но напугалась при этом так, что от страха стала размышлять о суициде. Я проборолась с насильником всю ночь и потому не пришла домой. Как обычно, в одиннадцать часов вечера. Такую границу установили мне мои родители.
– Дура! – сказал мне он. – Ты ещё пожалеешь!
И ушёл. А я осталась сидеть на скамейке совсем недалеко от родительского дома, в измятом и загвазданном платье, да еще и с синяком на скуле. Это после того, как он успел высвободить свое мужское достоинство и даже меня раздеть. Он так резко на меня упал, что сильно ударился о подставленную мной коленку, заорал и двинул мне кулаком в челюсть.
Теперь я сидела на лавочке и с тоской наблюдая, как на небосклоне разгорается рассвет. Что я скажу маме?
Она упадёт в обморок от одного моего вида.
Эта скотина – точнее, этот скот – пытался разорвать на мне платье, но оно было из такого высококачественного поплина, что разорвать у него не получилось, зато я прокусила ему руку, и получилось, что ко всему прочему испачкалась в его крови.
Теперь всё это выглядело ужасно. Пришлось бы долго объяснять, что ничего страшного не случилось, но почему-то именно предстоящее объяснение больше всего меня раздражало. Мне нужно было чего-то придумывать, как будто я была в чём-то виновата, а хотелось только одного: принять душ и заснуть.
Но зря я рисовала себе всевозможные картины унижения. Папа куда-то ушёл, теперь уже не помню, куда, мне было не до того, а мама сидела дома и, увидев меня, обняла и стала плакать, повторяя:
– Жива! Ты жива!
– Ну, конечно, жива, – недовольно пробурчала я.
Молодые – люди находчивые. Раз их не ругают сразу, с места в карьер, значит, они могут тут же взять инициативу в свои руки и позволить себе отодвинуть в сторону мать, молча пройти в ванную и там плескаться, пока не смоются вместе с раздражением и страх, и усталость, и все переживания. Если особо глубоко не задумываться.
