Зоб тихо подозвал Зубова:
– Натешатся, везите с Потапкой его подале. Бери свою да имлякову ветку, где-то тут он должен был оставить, прежде чем через волок идти с ябедой. Там его ветку и оставите. Гляди, чтобы Потапка своей рукой Имлякова зарезал. Сповяжи его кровью. Пора уже.
Пришел в себя Олонец уже в челноке-ветке. Все тело болело, один глаз заплыл вовсе, ныли ребра, отдавало в почках, все лицо саднило. Руки были сложены за спиной одна к другой и надежно связаны. Попробовал пошевелить ими и понял, что нечего и думать расшатать узлы и освободиться.
Он лежал в середке челнока. На корме перекидывая весло с боку на бок греб Зубов, на носу сидел Потапка Жмых с луком, держа стрелу наготове.
– Лежи, болезный, уж скоро, – участливо сказал он и обратился к Глебу, – как его отходили! Неделю будет кровью мочиться!
– Ужа-ты! Не будет, – качнул головой Зубов, – дак резать то станем, един раз оммочицца тако. После совсем не сможет.
Жмых хохотнул. Снова глянул на Олонца:
– Может, не надо его резать? И так увечный. Бросим в лесу, сам помрет.
– Пошто не помрет? – уточнил Зубов.
– Все одно снова не сунется! – решил парень. – Можно же так?
– Можно, – кивнул Глеб, – Дак, твое дело холопско – нать наказ блюсти, нечего самому то решать.
Потапка вздохнул, покивал.
Скоро и впрямь подошли к берегу. Ветка зашуршала по дну, нос выскочил на песок.
– Вылазь, да отойди, – приказал парню Глеб. – Быват, побегёт, стрельни его. Да отойди стороной то, не то его стрелять станешь, меня попадешь.
Потапка вылез, попятился по песку к опушке леса на несколько шагов, подняв лук. Зубов ткнул веслом Олонца:
– Слазь, лешшой!
Олонец тяжко заворочался, попытался встать в неустойчивой ветке, но снова повалился.
– Тут кончу, – пригрозил Глеб.
Олонец на коленях подполз ближе к носу, кое-как перевалился за борт. На песке поднялся. Ноги держали, но он решил не подавать вида, сделал неуверенный шаг и снова упал.
– Отходи! – дернул луком Потапка, показывая концом стрелы вдоль уреза воды в сторону от лодки, – И не балуй! Я соболя в глаз бью слету!
Олонец послушался. Пару раз притворно упав, отошел на несколько шагов. Остановился, пошатываясь. Зубов выдернул челнок на берег, вытащил нож.
– Дородно! Крешшон, молицца от будешь?
Олонец поднял голову, с трудом пошевелил разбитыми губами:
– Что, православные, руку перекреститься не развяжете?
Зубов, наслышанный рассказов о прежних подвигах Ослопа, покачал головой:
– Так от молись!
Олонец опустил голову.
