И вот когда девочка осталась в комнате одна, когда дом, и без того не очень людимый, затих, она открыла маленькую крышку футляра и поставила подарок на стол. Крошечная скрипка была хороша. Она была очень похожа на настоящую, в ней были даже натянуты струны. Может она даже и играла, но попробовать девочка не решилась. Она смотрела на неё зачарованно и представляла, как та играет. Придуманная ей мелодия звучала в голове переливисто и ярко, сменяя разные оттенки настроения. В девочке родилось что-то похожее на вдохновение. Стараясь не терять эту нить, она придвинула бумагу с чернилами и пером и постаралась описать впечатление, рождённое в ней. Она попыталась оформить это в небольшой сюжетный рассказ, но именно из-за сюжетности писать было трудно. Когда она выдохлась и перечитала написанное, то осталась больше довольной, чем наоборот. В конце концов, завтра всё, что необходимо, можно исправить и написать начисто. С этой ценной мыслью она отправилась спать. Футляр, подаривший ей такой вечер, она решила не закрывать, чтобы выпорхнувшее из него настроение не исчезло.
Утром она показала написанное отцу. Тот долго и внимательно читал, пока не прочёл всё дважды. То светлые, то тёмные тени пробегали по его лицу, предельно невозможно было понять: нравится ли ему прочитанное или нет. Когда же он наконец отложил рукопись на стол, во взгляде его читалась тихая радость, подтверждённая излишней влажностью глаз. Его дочь говорила. Пускай и письменно. Всё-таки учителя были правы, хоть и сами не знали, о чём советовали.
Прошло немного лет. Мальчик перенимал ремесло отца, но тот внезапно скончался, не завершив до конца таким образом семейное образование сына. Тому, правда, больше нравилось выделывать всякие штуки на скрипке и гонять голубей с дворовыми сверстниками, нежели прилежно проводить часы в мастерской. Но тут было объявлено тревожное время и подходящих юношей стали забирать в армию, укреплять границы. Без единственного родителя он быстро попал в набор и оказался в числе военных воспитанников. Не понятно было насколько придётся расстаться с ремеслом, но со скрипкой он не расстался. После отбоя часто можно было слышать тягучие переливные мелодии. Очень скоро, вопреки уставу, в это время желали слышать его музыку почти все офицеры, так что мальчик стал негласным символом своего подразделения. Видимо, чувствовались родные мотивы в его нотах, играл он до сих пор только то, что идёт в голову, а там жила оставленная им Родина.
