– Всё связано. И даже больше, чем мы видим, – мне вот только этого сейчас не хватало, я итак еле-еле всё увязывал воедино. Философские отступления, ведущие к спорам, были явно не к месту.
– Ладно, ладно, – приостановил я его, – мне просто нужно время, чтобы придумать, как туда попасть. Да ещё с гостем. На самом деле, я думаю, времени у нас может и нет почти. Дай подумать…
– А долго? – он не дал договорить.
– Я не знаю. Ну, дай хоть сколько-нибудь!– но моя фраза повлияла на него совершенно противоположно. Он начал рыскать по лаборатории, будто знал что и где лежит, я только не понимал в поисках чего.
– И, кстати, ты мне ничего не объяснил! – добавил я.
– Мы лучше, знаешь, как сделаем? – сказал он беспокойно, – Если надо отправляться сейчас, то давай сейчас. Ты собирайся, командуй, я тебе во всём помогу. И по ходу буду тебе рассказывать, как так всё вышло. Согласен? Ну и чудненько! Так что брать-то с собой и когда идти?
Вот так вот, запросто идти – это было просто легко сказать! Даже если говорить приходилось через силу. Грин, мой дружище, не понимал, что происходит. Сейчас передо мной сидел человек, которому я сам чаще, чем нужно, заглядывал в рот за сторонним мнением, и, получив ответ и удивляясь такому ясному, правдивому и тонко чувствующему уму, не всегда мог точно вспомнить, что спросил. Но этот самый человек, который пользовался у меня таким широким доверием, шаловливыми детскими ручками пытался вытащить самый нижний кубик из построенной пирамидки событий, предоставляя мне возможность поймать или удержать падающие последствия наших намерений.
То, на что он меня сейчас толкал, было уже настоящим ит-преступлением. И хоть его можно было провести так, чтобы не наследить, не верилось мне почему-то в успех. Хотя даже мои собственные желания совпадали с желанием Грина. Но я этих желаний боялся и, как выполнимые, не рассматривал. А вот он сейчас заставлял меня против воли отдаться им почти слепо, взяв успешность предприятия, как аксиому. Он был погружён куда-то более глубоко, откуда мои заботы и сложности ему, может быть первый раз, казались несуразно мелочными. Он утратил свою чистую и непредвзятую объективность, за которую был ценен. Мне было понятно, что обратно он её не обретёт или обретёт не скоро. И, мне казалось, я понимаю причину всего того, что сейчас внутри происходило с ним.
В тот момент я сам ощутил то, что его заботам могу помочь только я. Что он также, как и я, вчера на посиделках думал вовлекать ли во всё, что с ним, друзей? Он спустился до самых корней своих мыслей, совести, черт характера и убеждений, чтобы там решить, нужно ли обращаться ко мне. И вот он здесь, передо мной. Перед тем, кто тоже там, у этих корней недавно побывал. Если всё это действительно так, то надо идти. Надо его брать. И выполнить всё, что попросит. Я знаю, что там, на дне всех этих переживаний друга оставлять нельзя. Именно в такие моменты и понятно, кто ты этому человеку на самом деле. Ведь он сам просит о помощи. А значит, все другие возможности самостоятельно подняться исчерпал. А значит отвернуться, пусть даже из благородных целей, мне нельзя. Да и хочу ли я этого?
