Это хорошо, что не надо в это утро торопиться на работу. Туда всё равно придётся пойти, отгул в выходной брать, вообще, как-то странно. Но даже не в этом дело. Я должен знать, что там происходит, и если я хоть немного ценю своё начальство, то обязан явиться и всё объяснить. А начальство своё я ценил. И знал, что почти все сегодня в Парнасе.
Карманник же всё время извещал, что Бертыч и Градский завалили меня сообщениями. Чем они занимались, не было понятно, но они оба хотели встретиться. Они должны были составить мнение об Эдисоне. Я не мог сконцентрироваться на том, что их послания тоже важны. Ничего не казалось важным. Я себя поймал на мысли, что не понимаю какими словами им объяснить, что я делаю в больнице. Но о том, что произошло, они всё равно должны узнать.
Ещё несколько долгих минут я провёл, не отводя взгляда от пола. От неспособности связать воедино всё происходящее на меня нашло затмение. От этих минут осталось лишь воспоминание, что я сидел, и то только потому, что подошедшая медсестра потрясла меня осторожно за плечо, и я очнулся в этой позе. Я не помню этих минут, не помню их количество. Я только знаю, что они стёрты и то о чём я думал, если думал, в течении них, никто и никогда не узнает, даже я.
– Что вы хотели? – едва слышно спросил я, через секунду до меня дошло, что видимо есть новости, но заботливая работница медперсонала опередила меня.
– Ваш знакомый переведён в интенсивную терапию, но врач будет говорить только с родными, – сказала она, – Врач тоже сразу не придёт, его придётся ждать, если вы намерены остаться.
Вежливым знаком, бессловно я попросил её прерваться, и мы с ней отошли в сторону. Она ещё немного рассказала то, что могла в условиях врачебной тайны. Но Грин был жив, это оставалось главным. Я сказал медсестре, что всё понимаю, и она вернулась к себе на пост, а я подошёл к диванчику и присел на корточки перед лицом Энжелы. Она всё ещё спала, но спала уже с ровным дыханием, было видно, что она расслаблена, что сон стал глубоким и шёл на пользу. Не сказать ей новости было никак нельзя, а значит придётся будить. Жаль портить такой сон, но делать было нечего.
Я потрогал её осторожно за плечо, но руку не отпустил, чтобы на всякий случай помешать ей резко встать. Когда взгляд её обрёл ясность, я, опережая возвращающийся испуг, сказал ей, что новости есть и что они хорошие на этот момент, так что будем, как и прежде, надеяться на лучшее. Она выслушала всё это, не перебивая с сонным лицом приподнявшись, потом села и немного помассировала себе лицо ладонями. Я тоже сел на диван.
