Аркадий сесть с нами не захотел. То ли презира| нас за никчемный повод для заседания бюро, то л| боялся запачкать голубую коверкотовую гимнастерку ' синие бриджи. "Щеголь!" - подумал я, вспомнив, что он успел сшить себе комсоставскую выходную форму первые дни, когда все думали о другом - о трагедии нависшей над нашей Родиной. Уже здесь Аркадий обменял положенный ему полугодовой рацион табака на хромовую кожу, разыскал в деревне сапожника, и вот теперь стоит перед нами в изящных сапогах, будто на параде. "Зачем вырядился?" - шепнул мне Иван Маров, член бюро. А я подумал: уж не собрался ли Аркашка после "проработки" к своей подружке?
Разговора с Аркадием не получилось. Мы говорили, что сейчас не время для любви, а он спрашивал: "А когда время?" Вечером, увидев меня в казарме одного, он сказал:
- Я не думал, что ты сухарь. А еще пишешь стихи... Ты думаешь, я повеса. Та девчонка хорошо разбирается в повесах. Она быстро "отшила" одного такого... Может быть, за это я ее серьезно полюбил, а вы...
Утром он улетел. И погиб. Ему не было и двадцати лет. Он был первым экскадрильским механиком, которого мы похоронили на Северо-Западном фронте.
ИСПЫТАНИЕ СИЛЫ ВОЛИ
Смерть подстерегала каждого из нас. В повседневных трудах, которые отнимали у нас все силы, мы забывали об опасности. Война же, жестокая и суровая, принимала все больший размах. Ее фронты на северо-западе уперлись в неприступный блокированный Ленинград, в леса и болота Валдайской возвышенности. На юге гитлеровская бронированная машина докатилась до Сталинграда и кавказских нефтепромыслов. Вчитываясь в сводки Совинформбюро, мы хмурились, едва обменивались мыслями, так как положение на фронте было яснее ясного - снова отступление. Молодцеватые летчики и механики взрослели, и не только потому, что многие перешагнули свое двадцатилетие.
И во второй год войны редко самолеты возвращались с боевого полета исправными. Авиамеханикам приходилось устранять неполадки, работая день и ночь. Случалось и так, что сутками не отходили от самолетов, трудились в лютый мороз. Одни не имели возможности отлучиться от самолета и погреться в землянке, другие боялись зайти туда, так как тепло печурки размаривало и засыпали стоя. А надо было работать. Летчики с болью смотрели на измученных авиаспециалистов и вместе с тем были им благодарны за полную исправность боевых машин, на которых они летали в глубокий тыл фашистов...
Мой первый самолет уже достаточно много послужил. На нем предстояло сменить моторы, так как на исходе был их 100-часовой моторесурс. Моторчики вскоре забарахлили, и мы начали их демонтировать в полевых условиях. Фисак выделил на помощь Володьку Майстрова, рыжего, в веснушках москвича, моего товарища по ленинградскому училищу.
