– Я? Беженец, – сказал Лютер, понимая, что нет смысла скрывать правду.
Двое пассажиров успели узнать лишь немногое друг о друге, но вскоре почувствовали, что подружились и что это, вероятно, навсегда. Они говорили обо всем: о семье, о любимое еде, о развлечениях, в которых нашли немало общего, в особенностях личной жизни и даже о том, с какой ноги лучше утром вставать – с правой или с левой. Они говорили обо всем, но только не о войне. В их мыслях все время вертелось это слово, но оно было лишь мальком в гигантском озере – поймать его было сложно, так что ни один из собеседников даже не пытался этого сделать.
Ночь поспешно сменяла день. В вагоне выключили свет. Оба собеседника ненадолго замолчали. Наконец, стал слышен шум колес. Лютер зевнул и потянулся, делая вид, что собирается лечь спать. Но Экхарт даже не посмотрел в его сторону, он одернул занавеску, открыв окно и стал смотреть на небо. Оно было усеяно звездами. Казалось, что их было так много, что не хватит целой ночи, чтобы их сосчитать.
– Что ты делаешь? – еще раз зевая, спросил Лютер.
– Я просто смотрю на небо. Сегодня оно красивое… пока красивое…
– Пока? – слегка удивленно спросил Лютер.
– Ну да, любуюсь, пока могу. А куда кстати направляется поезд? – спросил Экхарт, поворачивая голову к собеседнику.
– Честно сказать, не знаю. Мне дали возможность уехать, я не упустил шанса и воспользовался им. Говорят, конечная – город Нарва. Но я понятия не имею, где он и сколько еще до него.
– Никогда там не был, но слышал, что это далеко – сказал Экхарт и вернулся к окну.
– Вероятно, там мы это и обсудим. А покамест, я ложусь спать. И тебе советую, – сказал Лютер, лег на сиденье, закутался одеялом, что было у ног и тихо задремал.
Экхарт посмотрел на свои часы. Они были круглые, позолоченные сверху, ремешок был кожаным, с виду дорогим. Сбоку была шестеренка для того, чтобы их заводить. Он не знал, откуда у него эти часы, но точно помнил, что носил их с самого детства, когда они были велики даже на последней дырочке ремешка. Об их старости говорили некоторые вмятины и пятна.
В вагоне было темно. Экхарт еще смотрел в окно. А когда закончил, сказал:
– Пожалуй, – он увидел, что его друг уже спит, затем занавесил окно и тоже лег спать.
