Позже я понял, что меня влекла ее внешность.
***
– Как же, внешность! Только она вас, мужчин, и привлекает в нас, – сказала женщина, уплетая пирожок.
– Несомненно, ведь если не внешность, то что? – спросил Экхарт, смотря, как готовится его будущий перекус.
– Душа. Вот у меня, – начала женщина, как вдруг кусочек пирога выпал изо рта, она неловко его подхватила и отправила обратно, – душа большая, а вы ее даже не замечаете.
Говоря «вы», она имеет в виду всех мужчин. Она выглядела слегка властно. В ее глазах отражались слабые зачатки злобы, но Экхарт видел в них обиду и грусть. Он любил играть с такими людьми, идя у них на поводу. Ведь всегда интересно, что думает человек, знающий только свое мнение. У большинства людей мышление завязано таким образом, что та далекая мысль, которую они начали преследовать, имеет начало лишь в единственном месте, но и заканчивается в нем же. Мышление Экхарта имеет корень в его сознании, но постоянно ветвится. Он не преследует единственное мнение слишком долго. Он собирает как можно больше мыслей таких одиночек, как женщина с пирожком, берет из них самое важное и, в итоге, формирует свое собственное мышление, которое, как ему самому кажется, все еще нуждается в доработке, но выглядит уже сформировавшимся.
– Вы говорите про душу. Но что такое душа? – спросил Экхарт.
Все это время Григорий оживленно наблюдал за развитием диалога. Он увидел, что женщина перешла на тему, которая, вероятно ей ближе. Мысли о внутреннем мире лучше всего показывают духовную сущность человека. Также Григорий отметил, что писатель очень ловко задал вопрос, ответ на который не дашь быстро, если раньше об этом не думал. А этот ответ может сказать многое о собеседнике.
– Душа это мой внутренний мир, – быстро ответила женщина.
– А что же тогда внутренний мир? – наступал Экхарт.
– Это я.
– То есть, душа у вас большая, а душа – это мир, а мир – это вы. Получается, вы большая, – заключил Григорий с иронично-серьезным лицом.
– Хам, – ответила женщина, доставая второй пирог.
Экхарт в это время получил заказанное ими угощение, но не торопился к нему приступать.
– Значит, вы делите человека на его внешнюю и внутреннюю составляющую? – спросил он.
– Да, а вы иначе? – женщина принялась за вторую часть своего обеда.
– Могу только сказать, что внешняя часть человека может кое-что сказать о внутренней.
– А что тогда моя говорит обо мне? – спросила женщина с интересом, с которым обычно приходят к гадалке.
