В-четвертых, если Туз не предпринял ни одной попытки поговорить со мной напрямую, то был уверен в бесполезности этого разговора. Знал, что всё произошло совсем не случайно. Но откуда, скажите мне, такое глубокое знание намерений какого-то там лейтенанта? Пусть даже старшего! Скорее всего, Туза кто-то и проинформировал, и мне обеспечил самую скверную характеристику. Кто это мог быть? В общем-то, многие! Завистники, обиженные, случайно задетые, мои активные противники, несхожие по мировоззрению… Но кто же конкретно?
Азбука криминологии учит: ищи того, кому это выгодно! Но даже этого пока не знаю наверняка!
Понятно, что на столь подлую роль более всего годится Глеб. Но ведь он мне друг, как-никак, уже лет пятнадцать. Разве с друзьями так поступают?
8.
Федор долго просидел в сквере в изнурительных раздумьях, не замечая хода времени. И кто знает, сколько бы он так сидел, копошась в себе, если бы не Анна – Анна Сергеевна.
Эта милая молодая женщина издавна работает у них в секретном отделе. И давно привлекает Федора прямо-таки волшебной улыбкой, почему-то всегда казалось, адресованной только ему. От этой улыбки в груди Федора каждый раз разливается непонятное волнение, радость и уверенность в том, что он способен свернуть любые горы. Аня давно ему кажется эталоном женственности самой высокой пробы. Какая-то теплая она, мягкая и, вместе с тем, надежная. Такой можно смело доверять, даже не сомневаясь…
Случалось, что Федору, дабы окончательно не сойти с ума от опостылевшей ментовской рутины, требовалась положительная нервная встряска или, он и сам не знал, как это назвать, нечто, вроде непостижимого здоровым мозгом божественного оздоровляющего чуда! И тогда Федору представлялось, будто он склоняет свою больную голову к Анне на грудь и покойно замирает. Точно так же, но давным-давно, получалось на груди у матери. Погладит она ласково намаявшегося сына по голове, потеребит его жесткие волосы, и любые печали отступают. И он опять – боец!
Конечно, подобное лечение с участием Анны Федору лишь рисовалось в воображении, но и оно спасало. В действительности же он никогда не позволил себе с этой милой, но замужней женщиной ничего, кроме улыбок, шуток или дежурных комплиментов. Да и то – лишь в особые дни, вроде праздников. И даже планов на этот счет не строил – Анна представлялась Федору святой и недоступной, будто яркая звездочка в беспросветной черноте его напряженной жизни. Разве можно думать о звездочке иначе, кроме как о самой прекрасной и недостижимой?
